Перешагнувшие через юность - страница 10
Николай и мать шли молча. На перроне мать опять не удержалась — всплакнула.
— Крепись, Матрена Павловна, — принялась уговаривать свою родственницу тетя Наташа. — Не волнуй парня. Разве ему легко расставаться с тобой и братьями? Поди, сердце-то изболелось. Взгляни, сколько матерей. Не одна ты провожаешь. А вон как весело расстаются…
Поодаль звучал смех. Это ученики встретились с учителем и теперь перешучивались. Он одобрительно похлопывал их, встряхивал светлыми волосами, и интеллигентное, с тонкими чертами лицо его было каким-то просветленным.
Петр Логвинович Киселев, бывший учитель и комсомольский работник, одним из первых выезжал в районы: Мелитопольский, Приазовский, Нововасильевский, Приморский, Бердянский, встречался с десятиклассниками, которые стремились на фронт, объяснял им, кто такой боец Красной Армии, предупреждал об ответственности. Ведь армия — кроме всего прочего, труд, тяжелый труд. Необходимо обладать выдержкой. А прежде всего — дисциплина.
И вот его питомцы готовятся стать воинами. Задорные мальчишки с непослушными вихрами волос, русых, пепельных, черных, рыжеватых. Какими будут они там, на фронте, эти мальчишки?
— Никак Федя Чесняк? — всмотрелся Киселев в одного из подходивших к нему парней. — Вырос-то, не узнаешь!
— А мы вас еще издали приметили, — пробасил Ваня Громак, такой внушительно громоздкий, что сверстники рядом с ним выглядели младшими братишками-недоростками. Он, как тисками, зажал ладонь учителя своей огромной ручищей.
«Ну, с такими руками ему нечего опасаться немцев», — подумал Киселев. Мог ли он знать тогда, что добродушный Ваня Громак убьет впоследствии одного из мучителей Зои Космодемьянской.
Сейчас Киселев оглядывал своих бывших учеников и удивлялся.
— Сколько же вас!
— Сорок человек, — сказал Федя Чесняк. — Все у вас учились.
Комсомольский эшелон мчался почти безостановочно, лишь едва снижал скорость на станциях. Монотонный стук колес усыплял. Ребята угомонились, присмирели, кое-кто прикорнул.
Все проснулись, оживились, когда поезд неожиданно остановился. Небольшая заминка. Ребята высыпали из вагонов.
Крохотная станция, серые дощатые заборы, перрон устлан шелухой от семечек. Эвакуированные девушки глазеют на ребят. Откуда, мол, такая ватага?
— Эй, вы кто такие?
— Знаем, да не скажем, — смеялись хлопцы. Тут же знакомились, обменивались адресами.
Павел Черкасов не умел так просто и легко вступать в разговор с девчатами. На него бросали откровенно призывные взгляды, а он застенчиво молчал, ни слова не мог выдавить из себя. Вот и сейчас молча смотрел на девушку с синими, как цветы-васильки, глазами. Она тоже не принимала участия в общем веселье. Прислонилась к корявому стволу дерева, серьезно, без улыбки, смотрела на подруг, которые уже перезнакомились со всеми.
«Эх, была-не была», — решил Черкасов и попросил девушку:
— Дай мне твой адрес, а? Писать буду…
— Какой у меня адрес? — Плечи ее зябко передернулись. — Ни адреса, ни дома, одна больная мать. Если б не она, я бы медсестрой пошла.
Столько доверчивости было в мелодичном голосе, так бездонна была синь наивных глаз, что у него пересохло в горле. Хотелось защитить эту милую девушку, уберечь, чтобы никогда не знала горя.
— По ва-го-нам!
— Зовут-то тебя как? — заспешил он.
— Оксаной…
— Напиши мне, Оксана, пожалуйста! Южный фронт, молодежная воинская часть, Павлу Черкасову.
Он побежал от нее, оглядываясь. А она так и потянулась вслед за ним.
В тамбуре Павел Черкасов все бормотал:
Здесь и нашел его Киселев.
— Вот ты где. Скажи-ка, какие комсомольские поручения выполнял в школе?
— А?
— Какие, спрашиваю, поручения тебе давали в школе?
— Ну, разные. Главным образом связанные со спортом.
— Фамилия у тебя любопытная. Отец с Кавказа, что ли?
— Из Болгарии. А прапрадед, тот действительно с Кавказа.
— Ну да?
— Точно!
— Это как же получилось?
— Отец мой сюда давно уже из Болгарии приехал. Уж очень хотелось ему посмотреть, как в Советском Союзе живут. Ну и остался тут. Садоводом он был. Со всего Запорожья к нему приезжали яблоки его попробовать. А когда умер, хоронили, будто знаменитость какую.