Перешагнувшие через юность - страница 8
— Да я… Да ты… — заволновался старичок, взглядом ища сочувствия у других. — Паникер, вот кто ты такой!
— В самом деле, Зельц, что панику разводишь? — строго спросил Сергей. — Сейчас отступаем, потом наступать будем. Да еще ни одной войны мы не проиграли! — Он оглядел сверстников. — Мы бы тоже воевать пошли. Только б разрешили!
— А ты покажи пример. — Зельц скривился в ехидной усмешке. — Пойди в военкомат первым. Агитировать-то легче…
— И пойду!
— Ну и дурак. Если уж Москву достали, то все. Капут.
Сергей весь напрягся, шагнул к Зельцу.
— Повтори, что ты сказал!
Люди зашумели, начали уговаривать обоих. Особенно старался старичок в кепке. Но Сергей не слышал ничего. Смотрел в ненавистное лицо с желтыми пятнами веснушек на скулах. Мокрые губы на этом лице зашевелились, выдавили:
— Капут, говорю…
И тогда, не помня себя, Сергей ударил. Прямо по рыжему лицу.
Зельц как-то по-заячьи жалобно заверещал, прыгнул в сторону и схоронился за бугром. Прибежала мать Сергея, подступила к нему.
— Стыдно, сын! В такое время! Как ты мог!
— А что он паникует, — начал было Сергей, но покраснел и замолчал.
Ему действительно было стыдно. Правоту кулаками доказывал… Не нашел слов, использовал силу. А ведь любил повторять слова Маркса, что мир нельзя переделать жестокостью. И вот — не сдержался. Но как тут сдержишься, если Зельц на самое-самое дорогое замахнулся? Со страха небось, он никогда храбростью не отличался…
А на следующее утро стало известно, что двое исчезли: Зельц и Сергей.
— Сбежал Зельц-то! — ахнул кто-то. — И Сергея Иванчикова нет…
Маленький старичок содрал с лысины кепку, повертел ее, словно видел в первый раз. И сморщился, как от зубной боли, заморгал.
— Выходит, говорили по-разному, а сделали одно…
— Вы не смеете! Да, не смеете! — обрушилась на него девчушка в цветастой косынке. Она только что подоспела, запыхавшись. — Даже думать так про Сережу не имеете права! Он — комсомолец! — Она обняла плачущую мать Сергея, протянула ей сложенный вчетверо листок из школьной тетрадки в линейку. — Вот, прочитайте всем!
Там было написано:
«Дорогая мама, прости меня. Вместе с ребятами ухожу на фронт. Будем помогать Красной Армии с оружием в руках, а не с лопатой. Нас много, больше сотни. Жди письма».
Женщина бессильно опустилась на влажную землю, села, вытянув ноги. Кто-то, догадливый, подпихнул под нее дерюжку, кого-то послали за бидоном с холодным чаем. А она обводила всех глубоко запавшими глазами, то хмурилась, то улыбалась.
— Да неужто я б не отпустила? Не сказался даже. Вот они, дети. И не простился! Собрала бы ему поесть, постирала б… Да я, может, сама бы послала его! «Бей, сынок, проклятых! Защищай Родину!»
Оказывается, ушли старшеклассники и из других бригад. Видно, заранее договорились. Чтобы никто не задержал, ночью, крадучись, слились с темнотой, пропали в ней.
Мать Сергея и девчушка в цветастой косынке стояли у колодца, когда рядом остановилась машина воинской части. Шофер выбрался из кабины, ему надо было залить радиатор.
— О чем задумались? — спросил он их, доставая наполненное доверху ведро.
Рассказали ему все. Он присвистнул.
— Так я же их видел! Шагает целая колонна. Молоденькие все до одного, еще усы не пробились у них. Но гордые! Пошутил было, так не ответили… А впереди высокий такой, чубина на глаз свалился…
— Сережка! — вскрикнула Иванчикова, прижимая ладони к сильно заколотившемуся вдруг под сборками сарафана сердцу.
— Может, и Сережка, — согласился разговорчивый шофер. — Строгий парень. Вдвоем они впереди, второй тоже строгий. Железнодорожник какой-то.
— Это Василий Васютин! — обрадовалась девчушка. — Из третьей мелитопольской школы! Он еще возглавлял паровозную службу депо детской железной дороги!
Потом привозили подробности о колонне старшеклассников другие фронтовые шоферы, которые встречали их в пути.
Прошагав многие километры, на одной из станций ранним августовским утром мелитопольцы разместились по вагонам и тронулись к месту формирования комсомольской воинской части.
Бердянск расположен, как древний амфитеатр, и обращен к морю. Живописные улицы отражаются в тихой воде, словно в зеркале. Когда налетает ветерок, изображение дробится, ломается. Потом снова становится четким. Сколько бы ни смотрел Павел на воду — никогда не надоедает.