Переулки страха - страница 28

Мы начали с ряда экспериментов в области токсикологии. Когда все было готово, меня убили лошадиной дозой стрихнина и оставили на двадцать часов. Все это время я был мертв – абсолютно мертв. Дыхание и кровообращение полностью прекратились, но ужас был в том, что, пока протоплазма коагулировала, сознание не покидало меня – и я мог прочувствовать все до мельчайших мрачных подробностей.

Аппарат, который должен был вернуть меня к жизни, представлял собой герметичную капсулу, специально рассчитанную для моего тела. Сам механизм был несложен: некоторое количество вентилей, вращающийся вал, кривошип и электродвигатель. Воздух внутри капсулы попеременно уплотнялся и разреживался, таким образом я получал искусственное дыхание без использования шланга. Я не мог пошевелиться, хотя и чувствовал, что происходило со мной. Я ощущал тот момент, когда меня положили в камеру, и хотя все мои чувства были притуплены, я четко понял, когда они сделали мне подкожную инъекцию, препятствующую свертыванию крови. Затем камеру закрыли – и аппарат начал свою работу. Я страшно тревожился, но мало-помалу циркуляция крови восстанавливалась, органы один за другим возвращались к прежним своим функциям, и уже через два часа я наслаждался превосходным ужином.

Нельзя сказать, что меня обуревал великий энтузиазм и я с радостью принимал участие в этой и двух последующих сериях экспериментов. Дважды я пытался бежать – и оба раза безуспешно. Наконец я сдался и даже начал ощущать некоторый интерес к происходящему, да и привычка постепенно появилась. Мой отец был вне себя от радости, и с каждым месяцем теории его все ближе и ближе граничили с безумием. Мы проверили три основных вида ядов: невротические, удушающие и раздражающие, притом тщательно избегали минеральных раздражителей и отказались экспериментировать с разъедающими веществами. За время этого смертельного спорта я постепенно притерпелся к процессу умирания, и лишь однажды произошло нечто, выбившее меня из колеи. Расцарапав несколько кровеносных сосудов на моем предплечье, отец ввел в ранку самый смертоносный яд, каким дикари мажут наконечники своих стрел, – кураре. Я почти сразу же впал в обморочное состояние, мгновенно прекратилось дыхание, кровообращение прервалось, и коагуляция наступила столь стремительно, что даже отец, казалось, сдался. Но в последний момент он успешно применил результаты своих недавних разработок… и это так воодушевило его, что он удвоил усилия.

В стеклянном вакууме, несколько отличающемся от старой доброй круксовой трубки, нагнеталось магнитное поле. Когда эту трубку пронзал поляризированный свет, она не фосфоресцировала и не выдавала прямолинейную проекцию атомов, но испускала невидимые лучи, подобные рентгеновским. В то время как рентгеновские лучи могли выявить непрозрачные объекты в плотной среде, эти лучи работали куда тоньше. На негативе моего снимка, сделанного с их помощью, отец обнаружил бесчисленное количество размытых теней, вызванных химическими и электрическими движениями, происходящими в моем теле. Это стало неопровержимым доказательством того, что трупное окоченение, в котором я пребывал, нельзя было счесть полным, ибо какие-то связи между телом и моим сознанием все еще оставались задействованными. Последствия прочих ядов были не настолько заметны, за исключением ртутных соединений: после них я чувствовал себя вялым по нескольку дней кряду.

Следующая серия занимательных экспериментов была с электричеством. Мы подтвердили теорию Теслы, что высоковольтные разряды не могут принести человеку вреда, пропустив через мою плоть сто тысяч вольт. Поскольку на меня это не повлияло, мы понизили разряд до двух с половиной тысяч вольт, и результат не замедлил появиться – я умер. В этот раз отец зашел настолько далеко, что я пролежал мертвым, вернее «в состоянии прерванной жизнедеятельности», трое суток. К жизни меня возвращали четыре часа.

Однажды отец вызвал у меня сильнейший спазм челюстной мускулатуры, но агония была столь мучительна, что от подобных экспериментов я отказался. Самой легкой смертью оказалось удушье, например при утоплении, повешении или отравлении газом; впрочем, смерть от морфия, опиума, кокаина и хлороформа тоже была сравнительно простой.