Переулки страха - страница 27

Освоив психологию и физиологию, он не остановился на этом и вскоре оказался на краю новой области научных исследований, для изучения которой ему пришлось заняться высшей органической химией, патологией, токсикологией и всем прочим, что могло дать ему материалы для построения собственных гипотез. Начав с предположения, что прекращение функций жизнедеятельности вызвано деформацией клеток (нарушением строения протоплазмы), он выделял нужные ему вещества и проводил над ними бесчисленные опыты. Поскольку временное нарушение жизнедеятельности приводило к коме, а перманентное – к гибели живого организма, моему отцу пришло в голову, что искусственным путем коагуляцию протоплазмы можно не только предотвратить, но и запустить в обратную сторону. Проще говоря, мой отец предположил, что если смерть не сопровождалась необратимыми разрушениями органов, то путем определенных манипуляций научного толка жизнь можно вернуть в тело. В этом и заключалась его теория: разработать метод, согласно которому жизнь, уже, казалось бы, ускользнувшая, могла быть возвращена в мертвое тело. Конечно, он понимал, что все усилия будут тщетными, если у трупа уже наличествуют признаки разложения. Он нуждался в совершенно свежих мертвецах – не позднее суток с момента смерти, а лучше – не позже пары часов. В моем случае его теория хоть и грубо, но была подтверждена. Я действительно утонул и действительно умер к тому моменту, как меня извлекли из вод бухты Сан-Франциско, но жизнь мне была возвращена при помощи «воздушно-терапевтического аппарата», как называл его отец.

Но вернемся к той чудовищной цели, что не давала мне покоя. Первым делом отец дал понять, что я полностью в его власти. Яхту он отправил куда-то на год, и на острове остались только мы с ним и двое темнокожих, подчинявшихся ему беспрекословно. Затем он исчерпывающе объяснил мне все свои теории и подробно расписал методы, какими эти теории будут подтверждены. После этого он поставил меня в известность, что его подопытным буду я.

Я не раз встречался со смертью, и порой мои шансы выкарабкаться были не слишком высоки, но в передрягу такого толка попал впервые. Да поклянусь чем угодно, я не из трусливых, но перспектива постоянно находиться между жизнью и смертью повергла меня в ужас. Я попросил время на обдумывание, мне его предоставили – правда, при этом заверив, что иного пути, кроме как подчиниться, у меня нет. О том, чтобы сбежать с острова, не могло быть и речи. Самоубийство тоже не выход – хотя, возможно, такой конец был бы предпочтительнее того, что меня ожидало. Единственное, что мне оставалось, – уничтожить моих мучителей. Но сделать это не представлялось возможным: мой отец предпринял все меры предосторожности. Я постоянно был под наблюдением – даже когда я спал, рядом со мной маячил если не один, так другой черный дьявол.

В отчаянной попытке спастись я рассказал отцу правду о том, кем мы друг другу приходимся, но все мои мольбы были напрасны. Это был мой последний козырь, на который я поставил все свои надежды. Но мой отец был непоколебим. Впрочем, никакого «моего отца» уже не существовало: передо мной была одержимая наукой машина. Сейчас я не очень понимал, каким образом он сумел очаровать мою матушку и как у них дело дошло до моего появления на свет. В человеке, стоявшем передо мной, не было ни тени живых эмоций. Он был рационалистом до такой степени, что такие вещи, как дружба, любовь и симпатия, представлялись ему своего рода слабостями, которые необходимо было изжить. Он проинформировал меня, что коль скоро жизнь я получил от него, то он и имеет все права ее забрать. Как он сказал, отнимать мою жизнь он не слишком желал, речь шла только о том, чтобы ненадолго одалживать ее у меня и пунктуально возвращать в оговоренное время. Разумеется, на сто процентов гарантировать, что не будет никакого сбоя, он не мог, но риск – благородное дело, и я, как мужчина, по его словам, должен был с этим согласиться.

Чтобы увеличить шансы на успех, он пожелал, чтобы я был в наилучшей форме. Для этого меня посадили на диету и тренировали, как чемпиона по атлетике перед решающим испытанием. Что я мог поделать? Если избежать своей участи мне не удавалось, то уж лучше я буду силен и крепок. В перерывах между тренировками мне позволяли принимать участие в отладке аппарата и ряде не слишком важных экспериментов. Мой интерес ко всем этим делам был весьма естественен. В конечном счете я стал почти таким же профессионалом, как и он, и мне доставляло удовольствие, что ряд моих замечаний и предложений он учитывал и использовал в дальнейшем. Но все же я не мог удержаться от горькой усмешки, понимая, что готовлю собственные похороны.