Перо на Луне - страница 2

К прибытию полиции субботняя толпа уже рассеялась. Ни тогда, ни потом мы так и не нашли ни одного свидетеля. Может, Дебби кто-то позвал, и она не вспомнила моих наставлений, что нельзя разговаривать с незнакомцами. Она была милой и доверчивой девочкой. Единственной уликой, попавшей в наши руки, была затоптанная лента для волос, зеленая в клеточку. Ее принесла в полицию какая-то женщина, она нашла ее на парковке супермаркета. Но ни один человек не заметил, как уносили маленькую девочку. Была суббота, и кричащий ребенок не казался чем-то необычным.

Не было ни записок с требованием выкупа, ни телефонных звонков. Прабабушка Дебби со стороны моей матери все еще благополучно здравствовала, но она жила во Флориде, а мы не были известной фамилией. И это приводило меня к мысли о других, более страшных, причинах похищения. Пугал даже сам факт, что в нем участвовали, по крайней мере, двое. Выходило, что целью похитителей был именно мой ребенок, что за нами следили, выискивая подходящий момент. Но зачем?

Все эти годы я играла в бессмысленную игру "если бы только не", которая ничего не могла изменить, а чувство вины прочно поселилось в моей жизни. Иногда кажется, что выносить эту боль выше твоих сил, но ты все равно продолжаешь нести эту ношу. Проходит время, и, в конце концов, ты свыкаешься с тем, что раньше казалось непереносимым. Мне, в какой-то степени, помогала моя работа.

Из-за глухоты родителей я всегда интересовалась проблемами слабослышащих, и после колледжа пошла преподавать язык жестов, имея в нем большой опыт. Я до сих пор работаю в частной школе для глухих и отдаю свою любовь детям, которые, не будучи моими, все равно нуждаются во мне.

Иногда я фантазировала, как снова выйду замуж и у меня будет дом, муж и свои дети. В этой фантазии была тоска — и жажда. Но с исчезновением Дебби во мне что-то умерло — мужчины это чувствовали, они неловко мялись и старались тихо исчезнуть. Потому новых привязанностей у меня так и не сложилось. Наверное, чувство ужасного, так и не законченного дела до сих пор довлело надо мной и удерживало от возвращения к обычной жизни.

И вот теперь, безо всякого предупреждения, этот телефонный звонок распахнул двери к надежде. И к отчаянию, которое могло затем последовать. Я сомневалась, что смогу пройти через этот йо-йо[1] еще раз.

Я выключила свет и пошла в гостиную, чтобы рассказать родителям о женщине из Виктории, которая позвонила в национальный Центр пропавших и эксплуатируемых детей. Сейчас его номера висят повсюду, в отличие от того времени, когда украли Дебби. Кроме того, недавно в одном журнале вышла статья с обзором типичных мест, откуда похищались дети за последние десять лет. Автор статьи позвонила мне, и я разрешила использовать для печати фотографию Дебби. Вполне возможно, что эта женщина из Британской Колумбии видела ту статью.

Мой отец сидел в гостиной на диване — высокий, загоревший от работы на свежем воздухе. Руки его покоились на коленях, и он не отрывал глаз от цветного экрана телевизора. Мама сидела в своем маленьком кресле-качалке и, как обычно, читала книгу, изредка поглядывая на экран. Она всегда говорила, что умеет одновременно читать и смотреть телевизор — ведь звуки ее не отвлекают.

Я остановилась в дверном проеме и, с любовью глядя на родителей, вспомнила, как они оба любили Дебби и как страдали вместе со мной. Они так гордились, что, едва научившись говорить, Дебби быстро освоила "болтовню руками". Мне даже иногда казалось, что амеслан — американский язык жестов — для нее роднее английского.

Папа увидел меня и толкнул маму локтем. Я села и заговорила с ними руками, помогая себе мимикой и движением плеч. Едва я закончила, как папа жестами показал, что я должна сейчас же позвонить в Викторию. Мама кивнула и согласилась с ним. Мне хорошо известны их нежные и любящие отношения, хотя в юности я иногда возмущалась, что мама всегда предоставляет отцу принимать решения. И только повзрослев, я поняла, как он нуждался в уверенности, которую вселяла в него мама. Моя мама имела перед отцом преимущество в силу того, что до семнадцати лет она жила в мире звуков и только потом оглохла после тяжелой болезни. Отец же родился глухим, и у него не было шанса на овладение обычным английским языком, как овладевают им слабослышащие дети через остаточный слух и подражание. Из-за этого в среде слышащих ему становилось некомфортно.