Перо жар-птицы - страница 22

— Три — ноль! Подумать: три — ноль… — повторяет он как «три карты, три карты». Вот возьму и утоплюсь.

Меня передернуло.

— Ну и дурак.

— А что? Очень просто, раз — и готово! Погодите… — щелкает он себя по лбу и начинает рыться в портфеле.

Оттуда выглядывают ультрамариновые плавки, ласты, бутылка коньяка.

— Так и есть — транзистор забыл, замутили башку.

— Вернись.

— Нельзя, плохая примета.

Кивнув ему на прощанье, я иду к парадному.

На втором этаже вынимаю галстук, набрасываю его на шею, потуже затягиваю узел. Затем приглаживаю вихры и жму на звонок.

Из-за двери доносится раскатистый собачий лай, торопливые шаги. Передо мной — Елизавета Константиновна. Но Кнопка, бежавшая следом, отбрасывает ее в сторону, с разгона прыгает мне на грудь, и, не дав опомниться, целует в губы.

— Боже! — ахает Елизавета Константиновна. — Несносное животное… Тимофеевна! Где вы, голубушка? Не поцарапала, Евгений Васильевич?

Я вытираю губы, пытаюсь улыбнуться и отрицательно покачиваю головой.

— Сейчас принесу одеколон, — говорит она и, пройдя вперед, радушно докладывает в гостиную. — Лавр, угадайте, кто к нам пришел. Ни за что не угадаете… Евгений Васильевич.

Можно подумать, что меня не ждали. Но я уже привык к этой игре в нечаянную радость. Нравится — пускай себе!

В гостиной Лаврентий и старый друг их дома — Павел Иванович Лукашевич. Значит, на него-то и сетовал Котька. Павел Иванович никакая не балда а скорее напротив — доктор филологии, член-корреспондент нашей академии, большой знаток древних литератур и народного искусства.

По белоснежной скатерти расставлены тарелки, хрустальная ваза с печеньем, кофейный сервиз. Кнопка подпрыгивает, вошла во вкус и готова начать все сначала.

— Садитесь, садитесь скорее, — говорит Лаврентий.

— Погодите, Лавр, — останавливает его Елизавета Константиновна, успевшая вернуться с куском ваты и флаконом «Красной Москвы». — Где же вы, Тимофеевна?

Появляется Тимофеевна, фигура вечно безмолвная («нет — да», «да — нет»), нечто среднее между домработницей и экономкой.

— Тимофеевна, уберите ее, пожалуйста, — кивая на собаку, говорит Лаврентий.

Старуха выталкивает упирающуюся Кнопку в дебри квартиры. По настоянию хозяев и гостя я обтираю одеколоном губы, вокруг рта, заодно — пальцы и ладони.

— Уверяю вас, Павел Иванович… — упорствует Лаврентий.

— А я вам говорю — бил прямо по воротам, — не соглашается Лукашевич.

Видимо, и здесь речь идет о том же, о вчерашнем матче. В свои годы Павел Иванович — лихой футболист (зритель, естественно) и в этом деле переспорит любого.

Елизавета Константиновна поглядывает на мой галстук.

— Фри-фри хотите? Фри-фри по-марсельски, — многозначительно подчеркивает она и, не дожидаясь ответа, кладет мне на тарелку жаренные помидоры — красно-бурое месиво, посыпанное чем-то зеленым.

Хочешь — не хочешь, придется есть. Попробуй отказаться — обиды не оберешься. Но выручает Лукашевич:

— Лаврентий Степанович, вы не познакомили меня со своим юным другом.

У него явное выпадение памяти. Мы знакомимся всякий раз, но мой метр, глазом не моргнув, симулирует рассеянность.

— Эх, голова! Простите… — И затем, чуть повысив басок, как конферансье на эстраде: — Евгений Васильевич, мой ученик и научный сотрудник нашего института.

Я поднимаюсь и пожимаю протянутую над тарелками руку, а Елизавета Константиновна все вглядывается в мой галстук:

— Какой у вас галстук, Евгений Васильевич! Пари держу — Лос-Анжелос.

Прошлым летом я купил этот галстук на базаре, в лотке уцененных товаров.

— Не угадали, Елизавета Константиновна, — говорю я, одолевая первый фри-фри. — Из Сан-Марино.

— Что ж, сразу видно, — вздыхает она. — Но вы кушайте, кушайте. Может, не нравится?

Я проглатываю застрявший в горле фри-фри, уверяю, что в жизни ничего лучшего не едал и посему, волей-неволей, принимаюсь за второй.

— А сейчас — кофе…

— Лизанька, не кофею бы Евгению Васильевичу, а чего-то покрепче, — говорит метр.

По всему видно, что он не прочь составить мне компанию. Но Елизавета Константиновна сразу же постигает маневр.

— Лаврик, в такую рань! — воркует она. — Впрочем, если Евгений Васильевич…

Я мужественно отказываюсь.