Перо жар-птицы - страница 33

…Дежурил совсем молодой парень, видно, из студентов-третьекурсников. Он порылся в записях, переспросил фамилию, имя и ткнул пальцем:

— Девятого… Есть!

— Что же с ней?

— Сейчас увидим, — и углубился в записи. — Так, так…

Я прирос к столу, старался не дышать.

— В общем… — поднял он голову и запнулся на этом «в общем», каждый раз ни к селу ни к городу липнущем в речь!

— Так что же?

— В общем — серьезно, очень серьезно, — произнес он с расстановкой.

— Да говорите — что с ней!

— Сильное кровотечение, возможен сепсис.

Во мне все оборвалось.

— Заражение крови, — разъяснил он.

— Где она?

— Вам адрес?

— Ну, да.

— Минутку…

Этот, наверное же неплохой, парнишка после институтской тягомотины чувствовал себя здесь, что называется, в должности и плавал в ней, как рыба в водоеме. Он снова уткнулся в книгу, затем вынул клочок бумаги и подробно, не торопясь, записал улицу, номер клиники, отделение.

— Поедете двенадцатым, а потом…

— Знаю! — оборвал я, пробегая по бумажке. — Спасибо, друг. — И скрылся за дверью.

— Подождите, сама выйдет, — сказала дежурная сестра и кивнула на скамью.

У меня сразу же отлегло. Если сама выйдет, значит, не так опасно. Я уселся вблизи отделения, не сводя глаз с двери.

Прошло минут пять, еще пять, десять. Дорожками, тут и там, гуляли больные, кто — в одиночку, парами, кто — с родными, знакомыми.

Еще пять минут… Она не выходила. Неужели догадалась, что это я, или из окна увидела? Я встал со скамьи, прошелся туда-сюда, сел, но долго не усидел и опять поднялся. Снова пойти к сестре, напомнить?

Я не заметил, как чуть слышно отворилась дверь и на крыльце, ведущем в отделение, показалась она. Сосредоточенно напрягая силы, она спускалась по ступеням. Застиранный больничный халат был коротким, едва доставал колен.

Я бросился навстречу.

Она шла медленно, отмеряя каждый шаг, не глядя по сторонам, и лишь когда я стал рядом, подняла глаза.

— Ты?

В голосе — ни радости (впрочем, с чего бы?), ни удивления, ни упрека. На бледном, заострившемся лице — ни кровинки. Вокруг глубоко впавших глаз синие тени. Уже не нарисованные, свои.

— Пойдем туда, — показала она на дальнюю аллею. — Только, пожалуйста, не спеши.

Мы двигались молча. Я шел следом, не решаясь прикоснуться, поддержать. Наконец она опустилась на скамью, я сел возле нее.

— Душно сегодня, — обмахнулась она. — Будет дождь.

— По-моему, не будет.

— Будет, увидишь. Лежит у нас в палате одна… Давно, еще в школе, ногу сломала. На катке. С самого утра на ломоту жалуется. Говорит, что это — к дождю. Нога у нее как барометр. Да и я всегда чувствую погоду.

— Что ж, может быть.

— Лето какое-то, дожди, дожди…

Она смотрела на соседнюю клумбу, я не знал, с чего начать.

— В скорой помощи, — выговорил я наконец, — сказали… что у тебя сепсис…

Она отрицательно покачала головой.

— И здесь тоже думали, сначала. Искололи всю, живого места не осталось. Нет, будь сепсис, я бы так легко не отделалась.

Она сидела спокойная, безразличная и ко мне, и ко всему окружающему. Отвечала кратко, лишь бы ответить.

— Скажи мне, как же так… Ведь Скорнякова…

Углы ее рта чуть дрогнули.

— Знаешь, значит! — И стала натягивать халат на колени.

— Эх, зачем же она… Ведь я просила никому не говорить. — Потом, помолчав, подвела черту: — Да отказала, наотрез отказала. — А напоследок, уже с вызовом: — Но, как видишь, обошлось без нее.

— Хочешь сказать — добрые люди помогли?

И снова дрогнуло в углах рта:

— Помогли. А что?

Я закусил губу.

— Вчера следователь приезжал, — сказала она после паузы. — Все допытывался, кто же это — фамилия, адрес… Я сказала, что сама.

— Неужели поверил?

— Не знаю, может быть. Мне все равно, поверил — не поверил. Но добивался долго, потом уговаривать стал, совсем замучил. А я — на своем: «Говорю вам, сама!» Так и уехал ни с чем. Правда, расписаться заставил, что сама.

Она поднялась.

— Ну, пойду я. Спасибо, что пришел.

— Погоди! — засуетился я. — Куда же ты? Ведь мы не поговорили…

— О чем?

Я не нашелся, что ответить, начал про отгул после дежурства, сказал, что ездил к ней в издательство, домой, спешил сюда и ничего с собой не принес.

— А мне ничего не нужно, — сказала она. — Здесь все есть!