Перо жар-птицы - страница 8

Крыса перекатывается на корнцанге и вопит на весь двор. Я вталкиваю ее в пустую клетку, вынимаю следующую и проделываю ту же манипуляцию.

Вернулась Мотя. Взгляд ее красноречивее слов.

— Ну, а этих же куда? — косится она на ведро с белыми заморышами.

— В расход, — отвечаю я и достаю новый экземпляр.

Среди туч заиграло солнце.

— Будет исполнено, товарищ начальник, — понимающе кивает она на ведро, берет остальные бачки и скрывается за дверью.

Дай ей волю, она немедля утопит весь виварий.

Я продолжаю исследование. Танцуев тараторит:

— Согласен, то были отработанные, произошел казус. — И затем, чтобы восстановить в моих глазах собственное реноме: — Травму по этому вопросу я до сих пор ношу в своей груди. Сейчас, сам же видишь, качественные.

Наконец я заключаю в клетку последнюю крысу, даю ему десять целковых — новенькую красную бумажку, открываю кран и принимаюсь за мытье рук.

Он долго мусолит бумажку, складывает ее вчетверо и опускает в кошелек.

— Сдачу, — напоминаю я.

— Что? А, сдачу…

Вздохнув, он отсчитывает мне рубли и, видимо, не торопясь уходить, располагается на диване.

— Ты что-то хотел сказать? — спрашиваю я.

— Нет, ничего.

Пауза.

Я вытираю руки.

— Значит, изучаем психологию ихнего существования, — констатирует он, показывая на клетку.

— Изучаем, Антон Никанорович. А что?

— Да ничего. Это я к слову.

Разговор идет на тончайшем подтексте. Как во МХАТе во время оно. Суть дела я постиг сразу — позавчера он видел, как я получал спирт, свою месячную норму. Я открываю шкафчик, достаю бутыль и, пока мы одни, нацеживаю ему полстакана. Сверх гонорара. Вторую половину доливаю водой.

Он крякает:

— Исполать тебе и многие лета!

— На закуску могу предложить пирамидон, — говорю я.

— А я после первого не закусываю.

Поскольку ясно, что второго и, тем более, третьего не последует, он подбирает свой ящик и идет к двери.

В это время из коридора доносится телефонный звонок, а вслед за ним — громогласное:

— Шо? Ага. Биокорпус слушает.

И после паузы:

— Сейчас скажу, не беспокойтесь.

На пороге Мотя:

— Тебя к хозяину звали.

В приемной одна Лора, наша секретарша. Девчонка страдает у телефона. Из трубки долетают короткие гудки.

— Звала, Лорочка?

— Садитесь, Евгений Васильевич. — Не отрываясь от аппарата, она показывает на стоящий рядом стул. — Сейчас он освободится.

Я усаживаюсь, а Лора продолжает вертеть диск.

На столе алеют два заграничных паспорта с гербами, а между ними какие-то сложенные вдвое бумаги.

Занято, занято, занято.

— Ну-ка, дай мне, — говорю я.

Она подвигает листок, там три номера. Я набираю один, другой. Третий отзывается. Быстро передаю ей трубку.

— Касса? — выпаливает она, как пулемет. — Мне два мягких до Праги…

И в ответ — отбой.

На меня глядят глаза, полные слез.

— Брось, Лора, — говорю я. — Позвонишь позже, когда схлынет.

— Нельзя! Лаврентий Степанович просил взять сегодня же, до обеда. Разве вы не знаете? У него путевки в Карловы Бары.

— Как не знать, — перебираю я паспорта и бумаги, оказавшиеся именными путевками.

Тут, как назло, возникает Ноговицына.

— Вчера пришли в министерство… — продолжает Лора, но, увидев Ноговицыну, осекается.

Антонина Викторовна поймала ее на месте преступления. Выболтано то, что до поры до времени должно храниться в тайне.

Меня забавляет этот фарс. Уверен, что, кроме Димки и Лоры, тайну знают уже все остальные, от персонала до больных. Вместе с тем мне жаль Лору. Она растерялась, как девочка, разбившая самую лучшую чашку. Сейчас ей попадет. Я осведомляюсь:

— С кем же уезжает, если не секрет? Не с Антониной ли Викторовной?

Понимаю, что вышло глупо, плоско. Но громоотвод сработал. Ноговицына вспыхивает возмущением. Лора принимает все за чистую монету.

— Что вы! — изумляется она. — С Елизаветой Константиновной, конечно.

— Это похуже, — говорю я.

— Постыдились бы девушки, — шипит Ноговицына. — Что ж, это в вашем духе!

Я не унимаюсь, точно бес попутал.

— Но, Антонина Викторовна, вы так мечтаете поехать за границу.

Вечно я надурю, а потом жалею.

— Лорочка, — пропела она. — Я хочу позвонить. — И, зеленая от злости, устремляется к телефону.

И ей звонить в кассу, только в театральную: нужно сорок билетов на Акимова, сорок приличных билетов. Как нет? Что вы, о первом ярусе не может быть и речи! О галерке тем более. Бельэтаж — куда ни шло…