Персонаж - страница 6

- Сейчас фотку покажу! – вскрикивает он, кидаясь к рюкзаку. – Настоящие шаманы не такие пестрые, как бутафорские для туристов, конечно.

Он тычет меня в свой телефон, в фотографию беззубого азиатского деда не очень мытой наружности.

- Может, ты меня домой пригласишь? – спрашивает чудила. – Мне бы искупаться, да и вообще…

К монгольскому этапу приключений я уже подустала, и слушаю рассеянно, улыбаясь на автомате. Но тут слышу что-то, что торчит из экзотического лоскутного одеяла повествования острым углом. Чего-чего? Домой тебя приглашать?

- На вокзале, вроде, есть гостиница, - говорю я ему. – Правда, не знаю, работает ли.

Он поджимает губы.

- Не работает, - отвечает сухо. – Я узнавал. У вас тут вообще ни одной гостиницы нет.

Да, у нас тут дыра. Кто тут гостить-то будет? Вообще бред, что я сюда по доброй воле перекочевала.

- Даш, ты же сама меня звала, - говорит с печальным упреком. – А когда приехал, вдруг перестала узнавать. Или ты тогда так, трепалась? Не надо было ехать, да?

Ох, священные суслики, он ведь что-то начинает понимать! Входит в фазу некоторого просветления.

- Я ж, знаешь, влюбился сразу, - бормочет он невнятно. – На пляже тебя увидел, когда ты выходила из воды. У тебя был светло-зеленый купальник, маленький такой, очень открытый. И я подумал, что хочу в огромное полотенце тебя завернуть целиком, чтобы одно лицо осталось наружу. Пока ты шла до лежака, я смотрел на тебя, и представлял, как заворачиваю тебя в полотенце, в махровую простыню.

Он сидит вплотную ко мне, прижимаясь своими коленками к моим. Его коленки под серыми джинсами, мои – под теплыми колготками, тоже серыми. У меня есть маленький светло-зеленый купальник, я называю его хризолитиком. Круг знакомых, в котором следует искать козлину, снабжающего информацией этого странного типа, сужается до тех, с кем я бывала на пляже. И тех, кто видел мои пляжные фотографии. Моих пляжных фотографий, кстати, нет в соцсетях, потому что меня нет в соцсетях. Круг получается совсем узкий. Козлина будет вычислен.

Вполне пристойные семейные компании незаметно заменяются компаниями горланящих пьяных подростков, и я понимаю, что пора уходить. Давно пора, вообще-то, время позднее. Я заглатываю остатки вина, бросаю стакан в урну, и встаю.

- Пойду я, - оповещаю. – Спасибо за рассказы о диковинах заморских, было интересно.

Он тоже встает, рюкзак закидывает за плечи.

- Не приглашаешь, значит? Опять ночевать на вокзале…

Я развожу руками, и зачем-то говорю:

- Ну, снега много, построй иглу. Ты ж небось умеешь.

Он отряхивает штаны, и выглядит грустным. Когда он грустный, его рот не похож на лягушачий.

- Пойдем хоть провожу, - предлагает он.

Я категорически отмахиваюсь. Мне не надо, чтобы он знал, где я живу. Был бы он нормальный, пусть бы провожал. Но он подозрительный, ну его.

- Ладно, - он неожиданно легко сдается. – Тогда пока.

Он уходит, не дожидаясь ответа.

В зале ресторана прохладно и душно, и певец уж очень надрывается. Его голос напоминает мне кардиограмму – ломаную линию, дергающуюся вверх-вниз. Нашему коллективу отведен длинный стол, другие коллективы сидят за другими длинными столами. Все вокруг в мишуре и шариках, в огоньках и снежинках. Полутьма интимно обволакивает медленно покачивающиеся в танце пары. Анжеличка одета в белое платье, похожее на греческую тунику, и выглядит изумительно. Она танцует (вернее, обжимается) с Димой, и он, на мой взгляд, лапает ее чрезмерно откровенно. Ей это не нравится, в очередной раз она снимает его ладони со своей задницы, а потом уходит. Он не теряется, и сразу приглашает меня. Я кривлю рожу в натянутой улыбке, и вежливо отказываюсь. Шампанское журчит в бокалах, Верандревна встает и произносит тост. Я посматриваю на компанию, и прикидываю, не мог ли кто из них подослать ко мне чудилу. Не показывала ли я кому из них зеленый купальник, не рассказывала ли о больной бабушке.

О, да разве упомнишь, когда ты с кем о чем трепалась? На работе принято трепаться, а как еще? В молчании люди чувствуют себя неловко. Нам кажется, что общение означает хорошие отношения, а отсутствие общения – нехорошие. Нам кажется, что ближний наш хочешь разговаривать, и что подумает о нас плохо, если мы будем с ним молчать. Мы чувствуем себя обязанными говорить. Я трепалась со всеми подряд о том, что не интересно ни мне, ни им, и они, в свою очередь, трепались об этом со всеми подряд. Если я рассказала Ольке из бухгалтерии о зеленом купальнике, она потом поговорила об этом купальнике со всеми подвернувшимися, просто чтобы не молчать, и не говорить о важном. Вывод – любой из сидящих за длинным столом мог подослать ко мне чудилу.