Первое вандемьера - страница 11

«Да, – осенило Ветлугина. – Пожалуй, это единственный выход».

Фортепианный концерт был его жанром. Он уже написал их два и не раз исполнял со Шнеером. Они имели успех у публики, и Алексей Степанович давно планировал сочинить третий. Теперь же, как только слова Анны Павловны снова всплыли в его памяти – он понял, что она, сама того не ведая, уже дала ему ответ на все вопросы.

Вчера он почувствовал, как давно знакомая музыка Брамса впервые зазвучала в его душе. Теперь же там возникала совершенно новая музыка, и ему даже не нужен был инструмент, чтобы перенести её на бумагу. Звуки полились из него широкой рекой. Его новая муза даровала небывалый заряд вдохновения. Она будто стояла рядом и нашёптывала. Он сочинял как никогда быстро и легко, концерт моментально возник в его голове практически целиком. Оставалось лишь сесть и записать.

Уже светало, но все ещё спали. Он сел за стол, взял тетрадь, перо и стал трансформировать свои чувства в звуки, а звуки – в нотные знаки. Так начал создаваться один из лучших фортепианных концертов в истории музыки.

«Дорогая Анна Павловна!

Пишет Вам дирижёр Алексей Степанович Ветлугин, с которым Вы месяц назад столь успешно исполнили Первый концерт Брамса. Я остался очень доволен Вашим мастерством и восхищаюсь Вашим талантом. Если Вам столь же приятно было работать со мной, сколь и мне с Вами, я хотел бы снова предложить Вам сыграть вместе.

15 мая в уже знакомом Вам зале Дворянского собрания мне предлагают исполнить новый концерт господина Рахманинова. Полагаю, Вам уже доводилось его слышать. Прилагаю к письму клавир и не вижу солистом никого, кроме Вас.

Если Вы согласитесь, у нас будут три репетиции в зале по утрам в дни, непосредственно предшествующие нашему выступлению. Поэтому ждём Вас в Петербурге утром 12-го.

Ожидаю с нетерпением Вашего ответа и надеюсь, что он будет положительным.

Искренне Ваш

А. С. Ветлугин».

Два месяца Алексей Степанович не видел Анну Павловну. И теперь ему казалось, что пик уже позади. Он больше не испытывал такой сумасшедшей бури чувств. Или, по меньшей мере, смог совладать с ними. Черты лица её в его памяти постепенно обобщались, он больше не думал о ней непрерывно и сам не понимал до конца, что нашёл в ней такого прекрасного – просто потому, что не помнил.

Ему было на что отвлечься: младшая дочь – семилетняя Катя – тяжело болела, очень страдала и едва не отправилась в мир иной. Ветлугин считал это карой Божией за измену, которая совершалась в его сердце – ведь всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём. Он молился об избавлении девочки от боли, а его – от греховной страсти.

Казалось, молитвы действовали. Однако уже по пути на первую репетицию Алексей Степанович понял, что всё это время занимался самовнушением, самообманом. Ни на секунду не переставал он жить предвкушением следующей встречи с нею. И даже здоровье дочери не волновало его так, как мысли о предстоящей репетиции, где он снова увидит её после столь долгой и мучительной разлуки.

Он приближался к Дворянскому собранию и с каждым шагом всё больше дрожал всем телом, ибо всё выше становилась вероятность неожиданно с ней столкнуться. Он не знал, как будет дирижировать такими трясущимися руками. Не понимал, чего ждать от этой встречи. Он уже ни в чём не был уверен. Может быть, сегодня вечером она станет его любовницей. Может быть, завтра утром он напишет жене телеграмму с просьбой о разводе. А может быть, это последний день его жизни: он увидит её – и сердце не выдержит нового шквала эмоций. Или она грубо отвергнет его – и он прыгнет с Итальянского моста в Екатерининский канал.

– Приветствую, дорогой Алексей Степанович! – как обычно, встретил его объятиями Кобылянский.

Анны Павловны ещё не было. Но в любой момент она могла войти в зал. От одной этой мысли сердце Алексея Степановича выпрыгивало из груди. Он сел в углу первого ряда и неотрывно, почти не моргая смотрел на входную дверь, каждую секунду с нетерпением ожидая и одновременно панически боясь её появления. Он уже не думал о том, что этот пристальный взгляд могут заметить. Но никто, казалось, не обращал на это внимания.