Первое вандемьера - страница 7

Снова это прелестное поглаживание косы. Традиционный книксен и поцелуй руки. Не отпуская её руку, изящным жестом он заложил её за свою и галантно сопроводил даму на сцену.

– Прошу прощения, Алексей Степанович, я слегка задержалась. Увлеклась перепиской Брамса и Клары Шуман.

– О, это полезное дело. Теперь Вы знаете, что вдохновило автора, и, уверен, сыграете ещё лучше.

– О да, их чувства друг к другу были прекрасны и породили прекрасную музыку!

– Особенно вторая часть. Это же настоящее признание в любви Кларе. С такой нежностью, какую лишь музыка способна выразить.

– Но в то же время с тревогой из-за невозможности быть с нею, – произнесла она заметно холоднее, аккуратно освобождаясь от его руки. – Ведь она осталась верна Шуману, и Брамс никогда её не касался. Их любовь так и осталась возвышенно-платонической и выражалась лишь в музыке – и это самое прекрасное!

Алексей Степанович осёкся. «Что это значит? Она намекает на что-то? Сказала это для меня? Или у меня паранойя и я во всём склонен видеть намёки? Настолько одержим ею, что всё вокруг в моём воображении говорит только о нас? Но ведь она сказала это без обычной своей милой улыбки, серьёзно глядя мне прямо в глаза! Или мне это почудилось? Может быть, её просто смутило, что оркестр сидит и ждёт – и она хотела скорее прекратить разговор и начать репетицию? Или испугалась, что музыканты заметят, как я смотрю на неё, и пойдут толки?»

Он встал за дирижёрский пульт, но ещё в большей степени, нежели вчера, отсутствовал, присутствуя в зале. Словно видел всё со стороны и не особо интересовался происходящим. Звуки музыки и даже его собственный голос доносились до него будто сквозь вату. Как и положено, он останавливал оркестр, давал указания исполнителям, включая солистку, чётко отмахивал ритм своей палочкой и не забывал показывать каждому его вступление. На этот раз он даже почти не смотрел на Анну Павловну. Лишь пытался анализировать своё состояние, столь незнакомое и доселе неведомое. Столь сладостное и одновременно пугающее своей новизной, а значит – непредсказуемостью и неуправляемостью.

Он снова не чувствовал времени и пытал музыкантов три часа кряду. Они объясняли это лишь тем, что играют с новым человеком, к тому же таким неопытным. Даже самые чуткие из них ни о чём не догадывались, как ни опасался этого Алексей Степанович. Сплетни – одно из любимейших развлечений толпы, однако для них нужны более веские основания – какие давал, к примеру, Шнеер. Ветлугин же превосходно владел собой и прятал свои чувства глубоко внутри. Лишь очень близкий и давно знающий его человек мог бы угадать что-то по тончайшим нюансам его поведения и выражения глаз. Обыватель же, при всей своей любви к смакованию чужих грешков, поразительно невнимателен и равнодушен к другим. Алексея Степановича буквально разрывало изнутри, но Кобылянский и ему подобные не замечали ничего прямо у себя перед носом, ибо их порочную страсть к перемыванию чужих косточек на сегодня уже насытил Владимир Витальевич.

После репетиции Ветлугин долго гулял по Невскому. Погода стояла уже совсем летняя, и ему было так хорошо, как не было, кажется, никогда. В тот момент он был счастлив лишь оттого, что такая девушка существует на свете и завтра он снова её увидит. Ему хотелось петь, сочинять стихи, прославлять в музыке всякое творение Божьих и человеческих рук. Если раньше главный проспект столицы означал для него лишь суету и спешку, толкотню и грохот повозок, конский топот и крики уличных торговцев – теперь он вдруг стал замечать красоту даже в том, что доселе ему лишь досаждало: красивые люди, красивые лошади, красиво играет уличный музыкант, красивые здания, сады, площади, реки и каналы, мосты и скульптуры на них. А всего прекраснее – безмолвно и бездвижно висящее над всем этим небо – бирюзовое, как её глаза.

Зал был полон. Полторы тысячи мест были заняты все до единого. Люди только и судачили, что о новой пианистке, присланной вместо легендарного Шнеера. Личность Анны Павловны уже обросла целой паутиной слухов о том, кто она такая, откуда приехала, где училась, насколько талантлива и хороша собой, кто и почему ей так покровительствует и каким образом удостоилась она такой чести. Как и предполагал Алексей Степанович, публику терзало жгучее любопытство к её персоне и все с нетерпением ждали её выхода на сцену.