Первый чекист - страница 14

Начальник тюрьмы растерялся.

— Итак, вы молчите, — продолжал Дзержинский, — вы не можете сказать, что я нарушаю тюремный распорядок. Поэтому прогулки Росола будут продолжаться. И прошу вас предупредить надзирателя, чтоб он не мешал.

— Как вы смеете таким тоном разговаривать со мной! — вспылил начальник тюрьмы. Он уже понял, что ничего не сможет сделать с Дзержинским, и хотел хоть как-то сорвать злость.

— Смею, господин начальник, — уже откровенно усмехнулся Дзержинский. — Вы, очевидно, знаете, я не скрывал от следствия, чтс я убежденный враг правительства и существующего строя. Вся моя жизнь — борьба против них, а значит — и против вас. Почему же я должен иначе с вами разговаривать?

Заключенные понимали, что поступок Дзержинского, вынесшего на прогулку товарища, не пройдет для него даром. Узнали они и о том, что в камере Дзержинского побывал начальник тюрьмы, а это ничего хорошего не сулило. И заключенные с нетерпением ждали часа прогулки. А когда он наступил и появился Дзержинский с Антоном на спине, все — и те, кто был в эту минуту на дворе, и те, кто смотрел сквозь маленькие окошки из своих камер, — облегченно вздохнули.

Как и вчера, Дзержинский медленно ходил по двору, соблюдая дистанцию, установленную тюремщиками между гуляющими заключенными, как и вчера, он делал вид, что такая прогулка ничего ему не стоит. И, как и вчера, ему было очень трудно — болели спина и ноги, стучала в висках кровь, тяжело было дышать. Но Феликс знал: он будет выходить так каждый день, чего бы это ему ни стоило. Если только болезнь (уже обострился туберкулез) не свалит его самого.

С каждым днем болезнь давала себя чувствовать сильнее и сильнее, с каждым днем все труднее становилось выносить Антона, гулять с ним по двору и подниматься на второй этаж. Но Дзержинский не пропустил ни одного дня — два месяца, до самой последней минуты, когда уже умирающего Антона увезли из тюрьмы, Дзержинский ежедневно выходил с ним на прогулки.

— Если бы он за всю свою жизнь больше ничего не совершил, кроме этих прогулок, то и тогда он был бы достоин того, чтоб люди поставили ему памятник, — говорили о Дзержинском заключенные.

АЛЕКСАНДРОВСКИЙ ЦЕНТРАЛ

На тысячи километров протянулась суровая сибирская тайга. Можно месяцами идти по ней, продираясь сквозь непроходимую чащу, переплывая глубокие лесные речки, минуя гиблые таежные болота, и не встретить ни одного человека. А среди глухих лесов и гиблых болот стояли мрачные тюрьмы. Сотни тысяч людей прошли через эти тюрьмы, над которыми никогда не смолкал звон кандалов.

Одной из таких тюрем был Александровский централ — пересыльная тюрьма в нескольких десятках километров от Иркутска.

Сюда весной 1902 года вместе с партией заключенных и ссыльных прибыл Феликс Эдмундович Дзержинский. После двух лет тюремного заключения его приговорили к ссылке в Восточную Сибирь на пять лет. Ссыльным не говорили заранее, где они должны будут жить, — это станет им известно тут, в Александровском централе. Шли дни, ссыльные волновались, а начальство не торопилось ничего сообщать. На все вопросы начальник тюрьмы Лятоскевич только пожимал плечами:

— Не могу сказать, мне не известно.

Однажды, когда политические собрались около канцелярии и снова — в который уж раз — потребовали объяснить, почему их держат в тюрьме как заключенных, хотя они ссыльнопоселенцы, Лятоскевич усмехнулся и, ни слова не говоря, скрылся за дверью. И тут же, будто по команде, исчезли со двора надзиратели, а солдаты почему-то ушли в свои полосатые будки. Зато во дворе появился здоровенный детина в грязном тюремном бушлате. «Старожилы» централа переглянулись: это был знаменитый Колька-уголовник, и появление его не предвещало ничего хорошего. Потягиваясь и зевая, Колька расстегнул бушлат и стал чесать свою волосатую, расписанную татуировкой грудь. Вдруг, будто только что увидел политических, стоящих у тюремной канцелярии, он осклабился в обезьяньей улыбке.