Первый чекист - страница 13

— Антек! — позвал Дзержинский.

Глаза Антона заблестели, и он улыбнулся.

— Здравствуй, Юзеф, — радостно сказал он, называя Дзержинского партийным именем.

Дзержинский пожал горячую сухую руку и быстро оглядел камеру. Книги лежали на столике, на табуретке, на койке, рядом с Росолом.

— Да, да, — поняв, о чем подумал Дзержинский, сказал Росол, — вот учусь, читаю. Хорошо, что здесь есть книги. Там, в той тюрьме, книг не было.

Антон не сказал, что в той тюрьме, откуда его, тяжело больного, только что перевели, не было не только книг. Он не сказал, как долгими вечерами сидел он в темной одиночке — камеры не освещались, а денег, чтоб купить свечи, у Антона не было. Не рассказал он, как голодал, как, уже тяжело больной, вынужден был проводить целые дни на ногах, потому что койки на ночь убирали. О многом мог бы рассказать Антон Дзержинскому, но не рассказал.

— Вот читаю. Учусь, — повторил он, — может быть, пригодится…

— Конечно, — кивнул Дзержинский, — но дышать воздухом тоже очень полезно.

Антон печально улыбнулся.

— Я понимаю, тебе сейчас трудно. Но знаешь…

Ты играл в детстве в лошадки? — вдруг быстро спросил он. — Вот так, знаешь, ты всадник, я лошадка. Ты обхватываешь мою шею руками, помогаешь себе ногами — и гоп-гоп, поехали! Вот так мы сейчас с тобой и прокатимся!

— Да ты что, Юзеф! — испугался Антон. — Да как можно! Ни за что!

— А ну-ка, не задерживай! — строго сказал Дзержинский. — Люди ждут, а время идет! — Он решительно поднял на руки Антона. — Я могу и так тебя вынести, — сказал он, — но лучше будет, если ты все-таки пристроишься у меня на спине.

Антон пытался протестовать, но Дзержинский быстро усадил его себе на спину и вышел из камеры, Он шел легкой походкой, и никто не знал, каких трудов ему стоит этот беззаботный вид — Феликс Эдмундович сам был уже тяжело болен. Но только крупные капли пота на лбу да вздувшиеся на висках жилы выдавали его.

Они вышли во двор в ту минуту, когда надзиратель выстроил заключенных и осматривал их перед тем, как разрешить прогулку. Увидев Дзержинского с Антоном на спине, он побледнел от ярости и, сжав кулаки, бросился к Феликсу. И вдруг, будто наткнувшись на невидимую стену, остановился, постоял секунду и отвернулся, пробормотав что-то сквозь зубы.

Много повидал на своем веку старый тюремный надзиратель, но такого решительного, такого ненавидящего взгляда не видел он еще никогда.

Заключенным не разрешалось разговаривать во время прогулок. Они должны были молча, заложив руки за спину, ходить друг за другом по кругу. Малейшее нарушение грозило лишением прогулок на месяц, а то и на все время. Но сегодня заключенных трудно было заставить подчиниться — каждому хотелось подойти к Дзержинскому и Росолу, и если не пожать руку, то хоть сказать несколько ободряющих слов. Понимая, чем это может кончиться, Дзержинский попросил товарищей не обращать на него внимания.

Он, как и все, ходил по дворику тюрьмы, но с каждой минутой чувствовал, что ходить ему становится все труднее и труднее. Ноги будто налились свинцом, спина болела, в висках стучала кровь. Но он шел, не останавливаясь, не замедляя шаг, шел, как всегда ходил на прогулке. Дзержинский знал: стоит ему хоть в чем-нибудь нарушить правила, как Антону больше не удастся выйти на прогулку.

Самое трудное было впереди — подняться после прогулки на второй этаж. Если бы можно было остановиться, передохнуть хоть секунду! Но надзиратель не спускал глаз с Дзержинского. И Дзержинский знал: сегодня надзиратель растерялся и не смог сразу придумать какую-нибудь причину, чтоб запретить вынести Росола. Но завтра эта причина появится.

Дзержинский не ошибся. На следующее утро в его камеру явился сам начальник тюрьмы.

— Кто позволил вам нарушать режим?! — с порога крикнул он.

— Разве я сделал что-то незаконное? — спокойно осведомился Дзержинский. — Разве Антон Росол лишен прогулок?

— Нет, не лишен. Но пусть, если может, гуляет сам!

— Я попрошу вас назвать мне точно параграф в тюремных правилах, где было бы сказано о запрещении заключенному ездить верхом на другом заключенном, — скрывая усмешку, сказал Дзержинский.