Первый чекист - страница 34

Прокофьев сел на кончик стула. В ВЧК он работал недавно, но уже не раз встречался с Дзержинским, присутствовал на совещаниях, беседах. Однако вызывал его к себе Дзержинский одного первый раз.

«Неужели я что-нибудь натворил?» — в который раз спрашивал он себя. Прокофьев снова и снова, до мельчайших подробностей вспоминал события последних дней, но ничего такого, за что можно было бы получить выговор, вспомнить не мог. А в том, что Феликс Эдмундович вызывает его, чтоб сделать внушение, Саша почему-то не сомневался. А для чего же еще? Ведь не для того же, чтоб дать ему, девятнадцатилетнему молодому чекисту, ответственное задание!

Задумавшись, Саша не сразу заметил, что из кабинета Феликса Эдмундовича вышел Петерс, а сам Феликс Эдмундович стоит на пороге и внимательно рассматривает его, Сашу Прокофьева. Секретарь кашлянул, и Прокофьев поднял голову. Увидев Дзержинского, он быстро встал, чуть не уронил стул и совершенно растерялся. Но Дзержинский сделал вид, что не заметил растерянности Прокофьева.

Когда они вошли в кабинет, Дзержинский указал Прокофьеву на стул и повернулся к этажерке. На верхней полке этажерки стояла фотография маленького Ясика — сына Дзержинского. Обычно на полке рядом с фотографией ничего не было. Но на этот раз там лежал черный футляр. Феликс Эдмундович осторожно снял футляр с этажерки, положил на стол и открыл его. Так же осторожно он вынул из него скрипку. Прокофьев смотрел на тонкие с длинными сильными пальцами руки Дзержинского, на то, как он осторожно и ловко держит скрипку, и вдруг подумал, что он сейчас поднесет ее к плечу, возьмет смычок, и комната наполнится удивительными звуками. Но Феликс Эдмундович положил скрипку на стол и вдруг спросил:

— Вы умеете играть на каком-нибудь инструменте?

— На гитаре немного, — опять смутился Прокофьев, — только гитара разве инструмент?

— Инструмент, — серьезно сказал Дзержинский, — и очень хороший инструмент. Если, конечно, им толково пользоваться. У вас должно получаться. По-моему, у вас очень хороший слух, — в глазах у него сверкнул лукавый огонек, — не удивляйтесь. Однажды я слышал, как вы насвистывали. Честно говоря, я не люблю свиста. Но у вас здорово получалось, — улыбнулся Феликс Эдмундович. И, помолчав, спросил уже по-деловому: — Вы слышали что-нибудь об Амати, Страдивари, Гварнери, Гваданини?

Прокофьев отрицательно покачал головой. За время работы в ВЧК он слышал много иностранных фамилий — начиная от полковника Мюллера и кончая английским представителем Локкартом. Но этих фамилий он не слышал. «Неужели мне поручат самостоятельное задание?» — пронеслось в голове Прокофьева, и он почувствовал, как радостно застучало его сердце. Но то, что он услышал в следующую минуту, повергло его в уныние.

— Это знаменитые скрипичные мастера, — сказал Дзержинский, — а подробно о них вам расскажет товарищ Кубанский. Вы найдете его в Большом театре и скажете, что вас прислал я. Запомните все, что он расскажет вам о скрипках, и послезавтра зайдите ко мне.

— Феликс Эдмундович, за что же меня в Большой театр? — едва слышно спросил Прокофьев. — Я же старался…

Дзержинский с любопытством посмотрел на Прокофьева.

— Вот что, Саша, сейчас мы разговаривать об этом не будем. Поговорим послезавтра. А сейчас, — Дзержинский взял в руки скрипку и осторожно протянул ее Прокофьеву, — посмотрите внимательно на этот инструмент. Только, прошу вас, осторожно, Это скрипка работы Страдивари.

Прокофьев взял в руки скрипку и начал осматривать, осторожно поворачивая ее.

— Вон там, внутри, обратите внимание, значок — это знак мастера. Запомните его.

Саша первый раз в жизни держал в руках скрипку и в другое время, наверное, рассматривал бы ее с интересом. Но сегодня… Будь они неладны, все скрипки, если из-за них приходится уходить из ЧК в Большой театр!

Когда Прокофьев вышел из комнаты, секретарь поднял голову от бумаг, посмотрел на его расстроенное лицо и спросил вполголоса:

— Что, отец (так чекисты называли за глаза Дзержинского) внушение сделал?

— Хуже, — махнул рукой Прокофьев, — в Большой театр послал!

Через день Прокофьев снова вошел в приемную.