Песнь о жизни - страница 12

На Марсовом поле демонстранты расходятся по домам.

Еще не кончилась демонстрация, а на улицы уже выехали автомобили, полные ребят. В руках у них — цветы. Тоненькими голосами выводят: «Веселый Май! Счастливый Май!»

Дома Ира накрывает стол. Обед вкусный. На третье Леня принес сливочный торт. У Неро целая чашка костей. Он доволен, сыт.

— Вечером, Ирочка, пойдем смотреть фейерверк, — ласково говорит Леня. Девушка улыбается.

Я кончаю рисунок. Он удался.

Открыла балконную дверь. Подумала: у весны свои законы. Она все преображает. Раскрытая, полная радости и солнца, она и от людей требует чистого, ясного отношения к жизни.

Сад залит солнцем, сияет зеленью. На полянке появилась какая-то женщина. Она поставила дочку на одеяло, разостланное на траве. В голубом вязаном платьице, пушистой шапочке девочка похожа на крепкий грибок. Бросилась в протянутые руки матери. Та покрыла поцелуями смеющийся маленький рот. Девочка подпрыгивала. Она знала только одно слово «мама» и вкладывала в него так много… Попробовала самостоятельно шагнуть, упала в молодую зелень. Хотела заплакать, увидела одуванчик — засмеялась.

Я долго смотрела на мать и ребенка. В них так много мира и счастья. Хотелось запомнить, нарисовать. Взяла краски, спустилась в сад, села неподалеку. Мать заметила. Неожиданно для меня свернула одеяло, взяла ребенка и ушла.

Досадно стало — зачем спугнула?

Пришлось оставить начатый рисунок. Уходить не хотелось. Решила писать наш дом, вернее — один его кусочек. Светло-зеленый, с большими лапами-листьями каштан на коричневом фоне дома. Белые свечи его цветов. Открытое окно. В глубине его виден кусок полки. На ней пестрые обложки книг.

Острое короткое мгновение — увидела освещение, форму, цвет. Закрыла глаза. Надо сохранить виденное. Потом уже можно рассматривать детали, убирать ненужное, лишнее. Просмотреть натуру, наметить, как ляжет она на бумагу, приготовить краски. Наблюдать внимательно, все подмечать. Главное — хранить неприкосновенным первое впечатление, пленившее все твое существо. Им контролировать и проверять сделанное. В замученной вещи солнце не живет.

Кончила. Еще раз проверила тональность. Усилила потухшие краски. Заиграло. Можно оставить.

— Как хорошо! — послышался чей-то голос.

Вздрогнула от неожиданности. Подняла голову. Три Девушки стоят за деревьями.

— Ася?! Испугала меня…

— Мы давно смотрим, как вы рисуете, — улыбнулась девушка — Каштан точно живой!.. Ольга Константиновна, а это мои подруги. Они хотят просить вас выступить у них на вечере.

— Выступить? — удивилась я. — В качестве кого? Не пою, не играю, только рисую.

Девушки засмеялись, сели рядом на траву. Одна из них, смуглая, стриженая, заговорила официально:

— Мы просим вас выступить на нашем школьном вечере с воспоминаниями о Горьком. Ася говорит, вы знали Алексея Максимовича.

— Ольга Константиновна, это я их притащила к вам. Помогите устроить хороший вечер.

Девушки настаивали:

— Согласитесь, пожалуйста!

На следующий день смуглая девушка пришла за мной.

Большой школьный зал был полон молодежи. Около стола, покрытого красным сукном, сидели педагоги.

После доклада начались выступления. Говорили о Горьком, как о своем учителе, друге. Читали отрывки из его произведений.

Мне вспомнились мои школьные друзья, наше отношение к Горькому, его книгам. Захотелось рассказать молодежи о моем детстве. Я не умею и не люблю выступать, но здесь я должна говорить.

— Товарищи, — начала я, — меня обрадовала ваша горячая любовь к произведениям Алексея Максимовича и к нему самому. Я много старше вас. Я росла в глухом, провинциальном городе. Там даже железной дороги не было. Новых книг мало. Достать их трудно, особенно книги Горького. А мы дорожили каждым его словом. Он учил нас думать, смелее жить.

Однажды разнесся слух, что в Петербурге появились две замечательные песни. Автора их не знали, но приписывали песни Горькому. Ссыльные — их в нашем городе было много — знали и «Песню о Соколе» и «Песню о Буревестнике». Мне в это время было лет тринадцать, я училась в гимназии. К ссыльным нас не пускали. За знакомство с ними начальство грозило исключить из гимназии. Но, вопреки веем запретам, мы бегали к ссыльным. Затаив дыхание, слушали их рассказы о тюрьмах, паразите-царе.