Песнь в мире тишины (Рассказы) - страница 12

Несколько последующих дней ушло на доскональное продумывание плана. Каждый вечер казался наиболее благоприятным из возможных, каждый час, прожитый Стрингером, представлялся Джонни часом, несущим бедствия для всего мира. Это были тяжелые часы для самого Джонни, и текли они страшно медленно; но наконец день пробудился и прошел, спустилась тьма, и час его настал.

Захватив дубинку, он отправился к Доналду.

— Не могу никуда идти! — сообщил Доналд, приковылявший к двери, когда Джонни постучал. — Я, понимаешь ли, ногу зашиб.

На мгновение Джонни исполнился каким-то молчаливым богохульством, сверкнувшим из внезапно возникшей ненависти, но он спросил совершенно спокойно:

— И все же… Но нет, ты не можешь, конечно… Как же ты зашиб ее?

Доналд не был в состоянии ответить исчерпывающим образом. Игнорируя вопрос, он сказал:

— Коленная чашечка! Голень! О, ты только войди и посмотри. Мы чинили трубу… Там была старикова тачка… Говорил я ему…

— О, так ты ему говорил?

Джонни без особого интереса выслушал повествование своего приятеля и наконец отправился в библиотеку один. Первое, что он ощутил, было охватившее его облегчение. Без Доналда он не мог запастись алиби, во всяком случае таким, которое обеспечивало полную уверенность в результате; следовательно, в этот вечер он ничего не может сделать. Он чувствовал себя освобожденным от тяжкого груза, он шел и насвистывал, он снова был счастлив… Тем не менее он отправился в библиотеку с намерением отрепетировать алиби, это было как нельзя лучше придумано — отрепетировать алиби, напрактиковаться в нем; а завершено все будет на следующей неделе, когда Доналд выздоровеет. Так он и сделал. Джонни получил книгу у джентльмена с разноцветными глазами, который был совершенно поглощен своим делом и, казалось, не узнал его. Это привело Джонни в замешательство — ему было необходимо, чтобы его заметили. Весьма обеспокоенный, он поплелся в кабинет для занятий. Десятью минутами позже, никем не замеченный, он выскользнул оттуда, захватив свою дубинку, — он так и забыл попросить у Доналда пластину свинца, — и вскоре уже притаился во мраке темной узенькой улочки.

Место было самое подходящее, лучше трудно было бы выбрать даже и в центре города. Перед домом был дворик, куда вели железные ворота; в конце вымощенной кирпичом дорожки, которая пролегала над угольным погребом, пять-шесть крутых каменных ступеней вели к узкой входной двери с медным почтовым ящиком, таким же дверным молотком и стеклянной фрамугой, на которой был начертан номер двадцать девять. Окна также были какие-то вытянутые, и все здание имело такой вид, словно его сдавили и выжали. Церковные часы пробили восемь. Джонни начал мучиться сомнениями — что ему делать дальше и что произойдет, если Стрингер и впрямь возьмет да и выйдет из этих ворот… Совершит ли Джонни задуманное… сможет ли он… захочет ли… И вдруг дверь, к которой вели ступени, широко распахнулась, и в освещенном проеме юный Флинн увидал силуэт своей собственной матери.

В одиночестве спустилась она со ступеней, и он последовал за ней маленькими торопливыми шажками, оставаясь незамеченным до тех пор, пока она не вышла в хорошо освещенную часть города; здесь он присоединился к ней. Она объяснила ему с видом пренебрежительного превосходства, что все очень просто: она побывала с визитом у мистера Стрингера — только и всего; ожидание ответа от этого лгуна и обманщика вывело ее из терпения. Уж не думает ли он, что она станет пресмыкаться во прахе у его ног и вымаливать монетку в четыре пенса, когда ей ровно ничего не стоит упрятать его за решетку, раз уж все равно все открылось… Конечно, она так и сделает, вот только забота о судьбе ее деток, бедных сирот, которые растут без отца… Но нет, будь он хоть сто раз боксер в среднем весе, а по его не выйдет! И вот она ушла с работы пораньше, и отправилась прямо к нему, и поймала его в этих меблирашках, и приперла его к стенке. Он все отрицал, этот наглец, и это так оскорбило ее, что она схватила настольные часы и швырнула их прямо в его мерзкую рожу. Да, его собственные часы!