Песни и романсы русских поэтов - страница 4
Интенсивное «обмирщение» поэзии и соответственно с этим вытеснение псальм кантами началось в Петровскую эпоху. Сам Петр I не любил инструментальную музыку, но увлекался вокальной и поощрял пение, особено хоровое, на разных торжествах, во время церемоний и праздников, где в первую очередь исполнялись канты-«виваты», то есть панегирические патриотические песни военно-исторической тематики. Так, специально сочиненные неизвестными авторами «виваты» исполнялись во время торжеств по случаю взятия Азова, первых успехов в войне со шведами, взятия Нарвы и Дерпта, Полтавской битвы, Ништадтского мира.[16] Известно до шестидесяти текстов на взятие Азова, Шлиссельбурга, Нарвы, в честь Петра и Меншикова. Один из них — «Свете Российский, славою венчанный…» — принадлежит, очевидно, Дмитрию Ростовскому. Около двадцати песен посвящено Полтавской битве («Днесь льва гордыни конец приближися…», «Орел ко солнцу ныне возлетает…» и т. д.), лишь для одной из них удалось установить авторство: «Изми мя, боже, вопиет Россия…» — принадлежит Стефану Яворскому. Некоторые из этих песен сохранились в песенниках до 70-х годов XVIII века. Сражению с турками 1711 года посвящен один из ранних кантов на слова Феофана Прокоповича — «За Могилою Рябою…». Канты 1720-х годов приобретают особенно панегирический, даже помпезный и вычурный тон, они очень растянуты (некоторые достигают 60 и даже 90 строк); неудивительно, что их сохранилось в рукописных песенниках значительно меньше, чем кантов конца XVII — начала XVIII века. Жанр торжественного панегирического канта к 1730-м годам явно изжил себя, приобрел характер официального гимна.
Зато по нарастающей линии идет развитие кантов застольных и любовных, авторов которых в большинстве случаев установить невозможно. Известно, что в 1726–1728 годах, находясь на службе в Преображенском полку, любовные песни писал Кантемир. В этом сам поэт признался во второй редакции своей IV сатиры (1737 г.):
В примечании к сатире в издании 1743 года Кантемир вновь подтвердил: «Сатирик сочинил песни, которые и поныне поются».[17] Правда, поэт «горько кается», что «дни золотие» «непрочно стратил», «пиша песни тые», поэтому он и не проявил никакой заботы о своих песнях. Нам до сих пор так и неизвестно, какие же именно песни из распевавшихся «девицами чистыми и отроками» в 20–40-е годы XVIII века принадлежат Кантемиру.
Более «предусмотрительным» оказался Тредиаковский: любовные песни, сочиненные им между 1725 и 1730 годами, поэт опубликовал в приложении к своему переводу французского романа «Езда в Остров любви» (1730). Впрочем, независимо от этого, песни Тредиаковского вошли в многочисленные рукописные песенники, и, как установил историк русской музыки, «именно рукописные сборники кантов… утверждают великую роль Тредиаковского в русской бытовой поэзии и музыке середины XVIII века».[18] Действительно, канты Тредиаковского занимают центральное место в рукописных песенниках 1730–1750-х годов, а его опыт оказал сильнейшее воздействие на других безымянных авторов, усвоивших в песенном творчестве реформу русского поэта. Именно в области песнетворчества Тредиаковский, этот неудачник, не понятый многими современниками, ставший предметом насмешек последующих поэтов и критиков, приобрел завидную популярность.
Расцвет русского канта приходится на середину XVIII века, к этому времени сложились все его разновидности — псальмические, панегирические, приветственные, заздравные, застольные, любовные, пасторальные, шуточные, пародийные; он широко распевался и записывался грамотными людьми в многочисленные рукописные нотные песенники.[19] Первые печатные канты с музыкой определенного композитора появились в 1750-е годы (сборник «Между делом безделье» Г. Н. Теплова, содержащий семнадцать песен на слова современных поэтов). Сфера распространения канта оказалась весьма широкой — от придворных кругов до купеческой и демократической городской среды (семинаристы, канцеляристы, «нижние чины», «бобыли монастырские»); они исполнялись порою в деревнях и селах.