Песок и золото - страница 11
– А какая разница?
– Да никакой! Вообще, блядь, никакой разницы для таких идиотов! Бедная, бедная выебанная вами Россия… Представляйтесь Гортовыми Андреями, режьте баранов и ссыте сидя! Скифы, блядь! Печенеги, блядь! – и он опять сел, подавленный.
В кабинете еще стояли столы, за которыми бесшумно трудились люди. Безмятежный, лился шелест клавиатур.
Постояв и так ничего не дождавшись, Гортов сел за пустующий стол. Шелест, прерванный было, возобновился. Страдающий человек, сразу забывший про Гортова, стал шелестеть тоже.
Сидя, Гортов потихоньку впадал в уныние. Что за тупая ситуация! Обхамили в первую секунду рабочего дня, и что делать, вообще неясно. Страдающий человек ничего не говорил, но был источником безостановочных звуков: шумно молчал, скрипел, вздыхал, ковырял где-то внутри лица пальцем.
Но вот он закончил читать что-то, доставлявшее ему изощренную муку, и снова вгляделся в Гортова. Черты его лица немного разгладились, он, полуулыбаясь, подошел к Гортову косолапой пингвиньей походкой.
– Так значит это вы Гортов, – сказал он с таким самодовольным лицом, будто тут сидело еще штук двадцать неизвестных людей, и он среди них безошибочно опознал новобранца Гортова. – Я вспомнил вас, мы виделись мельком позавчера. А я – Николай Порошин. Или попросту Коля. Вот этот задохлик, в очках, Спицин.
Как солдат, послушно поднялся и выпрямился щуплый парень с болезненной кое-как налипшей на кости кожей.
Второй, прятавшийся за монитором человек, был аттестован «золотым пером патриотической журналистики Бортковым» – из-за экрана, как из окопа, показался край взъерошенного лица, а потом и весь журналист – сухощавый, но со смуглой большой головой, будто приделанной от другого тела. Патриотический журналист был юн, но взгляд имел мудрый, печальный.
– Вот мы втроем и делаем «Державную Русь», главным образом, – Порошин ловко присел в театральном поклоне. – Рабочих рук критически не хватает. Объемы работы растут. Так что рад, что… так сказать…
Мысль его поскользнулась, и Порошин, перебив сам себя, добавил:
– Работа, в общем, простая, но требует быстроты реакции и креативности… Вы, Гортов – креативный человек?
Порошин иронически шевельнул бровями. Гортов выдавил из себя неопределенный звук.
– Подробно вам разжевывать, думаю, смысла нет, сами все понимаете, а нет – так скоро поймете. Может быть, собираетесь пообедать? На втором этаже есть кошернейшая столовая, там недорого, но и невкусно, а с торца – продуктовый магазин – я там беру чиабатту с сыром. Прекрасно идет под коньяк, – Порошин снова мигнул бровями.
– Ну я ведь только… – Гортов несмело подался вперед, как травоядный зверь за горстью еды, лежавшей в руках у неизвестного человека.
Порошин отодвинулся от него.
– Ах да, надо вам, наверное, всучить какой-нибудь важной работы.
Его лицо снова приняло мученическое выражение. Порошин вернулся к компьютеру, стал щелкать мышкой, часто моргая и морщась от отвращения. «Вот. Смотрите. Газета „Севастопольский сокол“ хочет взять у Северцева интервью. К завтрашнему утру нужно его написать. Успеете? В меру героическое и лаконичное, но не без сентиментальности. Держите вопросы».
Порошин протянул посыпанный пеплом листок.
– Северцев? Но он здесь при чем? Он певец же.
– Так вам не объяснили? – застыл в изумленьи Порошин и даже остановил листок перед рукой Гортова, но, подумав, все же всучил его и сообщил разъясняющей скороговоркой. – Северцева намечают в федеральную тройку на ближайшие выборы. Мы теперь все работаем на него… Короче говоря, втянетесь, втянетесь. Считайте, что это ваше боевое крещение.
С этими словами Порошин подхватил со стула пальто и обернулся к коллегам.
– Маршем на чиабатту! – провозгласил он, уводя за собой редакцию. Гортов остался в пустом кабинете один. Уходя, сотрудники погасили лампу.
Гортов наладил в келье беспроводной интернет. В хозчасти он без проволочек получил рабочий ноутбук и стал изучать Северцева.
До недавнего времени Северцев пел себе о Руси неторопливые песни без лишних страстей и скорби, но вот внезапно вышел на сцену на президентской инаугурации. Журналисты кинулись на него – а он многословно и повсеместно оправдывался. Но потом и сам перешел в атаку. Стал высказываться по «актуальной повестке» и по общечеловеческим жизненным поводам. Охотно и часто ругал Штаты. Говорил о «русском кресте», о том, что «суетиться не надо», сдержанно и с любовью осуждал пороки родного народа. Высказывал неконкретные соображения о заговорах и мировой закулисе. Вообще, его речи были очень пространны – не имели ни логического начала, ни логического конца, но текли мутным речным потоком.