Песок и золото - страница 12
Гортов стал изучать биографию Северцева. Он слышал в общих чертах про бандитское прошлое, но не знал, что в юности Северцев посидел на Зоне. «Заступился за девушку», – информировал официальный сайт. «Вымогал у соседа квартиру», – информировал другой сайт, враждебный. На официальном сайте Гортов прочел, что Северцев в прошлом – честный русский офицер, в юности – радикальный антисоветчик, но «повзрослев, стал относиться к развалу СССР как к своей личной трагедии», и до сих пор у него по этому поводу в сердце саднящая рана. На другом, неофициальном, Гортов прочел, что Северцев – бывший друг и соратник бандитов из Люберец, в криминальных кругах известный под кличкой Север.
Гортов принялся штудировать одно за другим предыдущие интервью, стал слушать в аудиофайлах речи, чтобы уловить его ритм и интонацию.
Начало давалось с трудом. Вот он читал вопрос, и в голове то и дело вспыхивали обороты Северцева. «Наша родная земля!» – вдруг гаркнул певец, и Гортов от ужаса вздрогнул.
«Я родился на Брянщине»… «Всплывем из пучины безвременья»… «Ампутация русскости»… «Мы не позволим этого сделать»… «Помню нежные руки матери»… «Сколько желания взорвать, унизить, вернуть Россию во тьму!»… – увещевал, ласкал, грозился в его мозгу Северцев прерывистой стоголосицей.
«Империя – как мертвый лев, – начал невпопад к вопросам набивать слова Гортов, – в котором копошатся уже двадцать лет, и рвут на части навозные насекомые».
«Навозные? – оборвал себя Гортов. – Ну тогда получается, что империя… Нет, не годится, да и пример избитый…»
Так, что там у нас… «Либералы… либералы… как вы относитесь к отдельным…»… мозг, едва напрягшись, стал опухать, тяжелеть, болеть.
Гортов встал, походил. Келья стремительно сузилась, стало невыносимо тяжело среди давящих стен, и он выбежал в коридор и сразу столкнулся с Софьей. Верней, почти что столкнулся, – столкновение это было бы неприятным – она несла в руках больничную утку, употребленную. Софья была в парадном платье.
Гортов застыл с приветственной миной – рот приоткрылся, набряк словами, но Софья, пунцовая, слов не дождалась и торопливо скрылась за дверью. Гортов умыл лицо и вернулся в комнату.
«Либерализм – как позабытая утка в больничной палате. Пахнет и выглядит соответствующе. Может, пора уж прибраться!? В грязи лечение бесполезно».
Гортов с вдохновением застучал по клавишам. В голове, наконец, зазвучал стройный и бодрый голос Северцева, речь полилась потоком. Говоря, Северцев так и стоял перед Гортовым, как в том подвале: поставив ногу на стул и вещал, пока суровая молодежь, упав ниц, чистила ему обувь.
Гортов закончил печатать к утру. Перечитал, но слова липли к глазам, расплывались, смысла не уловить. Упал на землистую простынь.
Отключился на пару часов, вскочил.
Уже опаздывал на работу.
– Ну что ж, могло быть и лучше, – Порошин, коротко посмотрев на листы, скомкал их и отшвырнул в урну.
Гортов замер, почувствовав внезапный укол в сердце. Затуманилось в голове. Как же, но как же…
– Как же, а мне казалось… – пролепетал он, бросив фразу на середине. Ему казалось, что он написал гениально. Будто ему нашептал интервью для вшивой газетки голос с небес, пусть и похожий на голос Северцева.
– А, в общем, конечно, неплохо, – смягчился Порошин, увидев намокший взгляд. – Только он родился на Рязанщине, а не на Брянщине. Вы это больше не путайте.
***
Ямщик домчал до невзрачных домов, из которых слышались звуки пьяного праздника. Порошин весь день лукаво подмигивал Гортову, и глаза его были полны предвкушениями еще не известных Гортову удовольствий. Бортков и Спицин тоже подмигивали ему.
Когда ступили на землю, дохнуло свежими травами. Где-то вдали пробурчал гром. На черно-лиловом небе вспыхнули огоньки фейерверка – вспыхнули в Москве, а казалось, в потустороннем мире. Затем еще один, и еще. В городе отмечали что-то.
«Пошли, пошли», – Порошин нетерпеливо толкал «Русь» в здание.
Внутри играл рок-н-ролл. Официантки носили коктейли под флуоресцентным искрящимся потолком, и юбки их развевались. За барными стойками сидели как будто другие люди, не из Слободы – безбородые и в светлых брюках.