Петербург-Ад-Петербург - страница 22

— Так ты еще и куришь? — возмутился я. — Никакой сигареты, поняла меня? — строго добавил я.

— Да.

— Так, где твоя мама?

— Когда я убежала, у меня было тридцать рублей. Я украла их у одной воспитательницы из сумочки… Сначала я просто бродила по городу, потому что плохо его знаю, а потом устала и зашла в один из дворов. Адрес я знала, просто у людей боялась спрашивать, боялась, что они меня опять отведут туда, где меня всё время бьют. Я зашла во двор, а там, на скамейке спал дядечка, от него ещё очень плохо пахло, он и согласился довести меня до дома моей мамы за мои тридцать рублей. Мы с ним очень долго шли, потому что мама жила на другом конце города. По дороге он зашёл в магазин и купил на мои деньги водку и сразу выпил всю бутылку. Ну а потом он довел меня до дома моей мамы и ушел, — рассказывала Галя, постоянно оборачивалась, будто ища кого-то в толпе.

— Ну и что дальше?

— А ничего! Я поднялась по ступенькам к двери и постучала. Сначала долго никто не открывал, а потом из квартиры выбежала моя мама, оттолкнув от себя мои руки, громко ругаясь нехорошими словами, побежала вниз по лестнице. Она была пьяная. Я даже не успела ей ничего сказать. Потом я ещё два дня ходила вокруг дома, ждала маму, думала, что она придет, но она не пришла. Ждать я больше не могла — очень хотелось кушать. Я пришла сюда и начала попрошайничать, но я была не одна. Там были ещё ребята, а главная у них — тётя Зоя.

— Это ты её постоянно ищешь, оглядываясь?

— Да. Если она увидит, что я с вами разговариваю, то будет сильно ругаться и отберёт все деньги, что я набрала сегодня. Мы, ребята, которые живём на вокзале, должны отдавать тёте Зое половину набранных денег — это закон, а если нет, то тебя выгонят и не разрешат попрошайничать. Вот так! Ну, так вы мне дадите немного денег?

Достав из кошелька сторублёвую купюру и протянув её девочке, я сказал:

— Прошу, Галченок, спрячь эти деньги и не отдавай их тёте Зое! Я тебя очень прошу! Послушай меня. Спрячь их подальше, а потом купи себе покушать, ты меня слышишь?

Она взяла купюру, зажав ее своей грязной ручкой. После чего мельком бросила на меня удивлённый взгляд и побежала, не оглядываясь.

— Пропадет девчонка! А сколько их таких на белом свете? — сказал я вслух и, бросив окурок, пошел к поезду, который уже собирался отправляться.

В купе прибавилось людей. Старик сидел ближе к окну, рядом с ним сидел парень лет тридцати, а напротив него, на моем сиденье, разместилась уже немолодая, но весьма приятной внешности особа, которая потрудилась отвернуть край моей постели, чтобы не сесть на нее.

Парень, насколько я мог разглядеть его в сидячем положении, был среднего роста, худощав, с заостренными чертами лица. Светло-русые волосы его были уложены старомодно, на пробор. Такие прически редко встретишь у прохожих на улице. Неровная, обильная щетина на лице его выглядела вздыбленной. Проще говоря, если убрать вовсе щетину, то в образе этого человека, лет тридцати на вид, можно было без особого труда узнать Николая Гоголя.

Женщина же, напротив, была очень привлекательна. Я вообще-то сначала даже усомнился, что они пара. Скажем возраст: ему, как я уже говорил, около тридцати, а ей что-то около пятидесяти. Она прелестна, а он, откровенно говоря, не очень красив. Она была так хороша, что могла дать фору двадцатипятилетней девушке. Одета незнакомка была в легкое платье до колен с открытыми плечами. Косметики на её лице не было совершенно. Губы алые, чуть пухленькие, маленький аккуратный носик, изящная шея. Волосы были собраны на затылке большим пучком, казалось, если она их распустит, то они красивыми рыжеватыми локонами будут доставать до середины её спины. Глаза карие, большие, от таких глаз невозможно порою отвести взгляд. Кожа её была белая-белая, создавалось впечатление, что женщина никогда не бывала на солнце и совершенно не знает, что такое загар. Тончайшие пальчики на руках, один из которых был украшен изящным, из белого золота, колечком с рубином виде застывшей капли. Она была худа, а ремешок, которым было опоясано платье, подчёркивал её тончайшую талию.