Петербург-Ад-Петербург - страница 6

— Мои? — переспросил я и немного задумался. — У меня мать одна. Отец в автокатастрофе погиб.

Константин Константинович цокнул губами.

— Извини, — сказал он. — А давно это случилось?

— О-о-о, очень давно. Я его и не помню вовсе. Мне года полтора было. Я только фотографии видел. Они вместе с мамой разбились. Мама выжила, а он в коме лежал восемь месяцев, а потом умер, так и не приходя в сознание.

— Печально, — протянул Константин Константинович и налил еще по рюмке.

Мы выпили.

— Ну а мама, — продолжал он, — она чем занимается?

Я вытащил из сумки кошелек, в котором у меня была фотография мамы 3 на 4, и протянул его Константину Константиновичу.

— О, какая красивая женщина! Чем же она занимается?

— Она философию читает в институте, — ответил я, забирая фотографию назад.

— Вот оно как? — удивился он и налил еще по рюмке. — Давай выпьем за твою маму.

Выпили по третьей. В теле появилось некоторая легкость, в душе немного посветлело. Тяжелые мысли о предстоящей командировке отодвинулись на второй план. Мир немного менялся от коньяка, а язык развязывался.

— А мама твоя замуж так и не вышла?

— Нет, — говорю, — не вышла. Она очень сильно любила отца и до сих пор, — прошло уже больше двадцати лет — она не может смириться с тем, что он погиб.

— Понимаю, — многозначительно сказал Константин Константинович. — У меня вот тоже сестра…

В тот момент, когда он произносил ее имя, в купе резко влетела проводница, принеся с собой комплект чистого постельного белья. В связи с этим я не расслышал имени сестры Константина Константиновича, получилось что-то вроде «…да Константиновна». Переспрашивать я не стал. «Подумает еще, что я его не слушаю», — представилось мне.

Увидев бутылку коньяка на столике, женщина с укором посмотрела на нас, после чего удалилась.

— Так вот, — продолжал он, когда проводница закрыла за собой дверь купе, — сестра моя потеряла маленького сына. Его загрызла собака. И что? Она вмиг переменилась. Из кроткой женщины она превратилась в распутную стерву, которая совращает молодых людей примерно твоего возраста, но не старше тридцати лет. Самой ей уже пятьдесят один год. Мне иногда кажется, что она помешалась. Вот, например, странность: она страсть как боится красного цвета. В красном костюмчике был одет ее сын в тот день, когда его загрызла эта чертова псина. Ты знаешь, по-моему, она совершенно спятила. Она иногда говорит и делает такое, что и рассказать страшно.

Волосы на моей голове начали шевелиться от его рассказа. Я представить раньше не мог, что о таком можно говорить тоном, каким говорил Константин Константинович. Создавалось впечатление, что ему просто-напросто наплевать на маленького племянника, которого загрызла собака, и на сестру, которая, может, и вправду спятила. Жутковатое чувство одолевало меня.

— Какая жуткая история, — промямлил я. — Как страшно все это! Бедная женщина! Немудрено, что ее нервы расстроились. От такого вообще не то, что нервы…

— А твоя мать, — прервал меня Константин Константинович, — она как пережила? Ты же говоришь, что она безумно любила твоего отца.

— Да, любила. С тех пор она немного странная. Дядя мой рассказывал, что до аварии она не была такой. Будто раньше она была совершенно другой человек. А после трагедии стала замкнута, склонна к меланхолии, порою желчна, часто неразговорчива. — Я начинал немного нервничать и расходится. Мой визави понял это и решил немного перевести тему нашего разговора.

— Так. Давай-ка с тобою лучше еще тяпнем по стопочке!

— Наливайте, — сказал я, — я не откажусь.

— Ну, вот и славно! Не расстраивайся ты так, — пытался успокоить меня Константин Константинович, — все наладится, поверь мне.

Выпив еще, я уже совсем захмелел. Мне вообще-то совсем немного надо, чтоб запьянеть, именно поэтому я всегда пью с осторожностью. Часто бывали случаи, когда я совершенно терял над собой контроль, расходился не на шутку, порою даже распускал руки, а на утро абсолютно ничего не мог вспомнить.

— Я очень быстро пьянею, — предупредил я.

— А я и вижу, — рассмеялся Константин Константинович, — ты уже совсем косой сидишь.