Пианино в акациях - страница 4

— Вот видишь, — сказал он, перебив мой рассказ, — внутренний мир — это отдельные дома с местностями. Этот, скажем, ареал — это то, что тебя окружает. А если быть точнее, то, как ты это воспринимаешь.

— Ты хочешь сказать, что я никак не воспринимаю то, что вокруг меня, или…

— А как ТЫ думаешь? Это твои окрестности.

Я промолчала. Я была весьма растеряна не от такого прямого и странного, на взгляд других людей, если бы они слышали наш необычный, мягко говоря, разговор, вопроса, а от того, что я правда не знала, что ответить. Собеседник, как я поняла, заметил, что я слегка смутилась и погрузилась во внутренние размышления и монологи, поэтому он просто непринуждённо смотрел на то, как я сложила руки на перила.

Я опустила глаза. И внезапно мне показалась, что столь важный вопрос я должна решить сама. В одиночку, только в присутствии молчаливых звёзд и луча луны. Мне всегда нравилось смотреть на этот единственный лунный луч, что пролезает сквозь узкую щель между левой и правой шторкой. И под этот свет, как на сцене в театре, видеть танец пылинок без пар. Они еле-еле кружились в почти полной темноте, меланхоличными движениями опускаясь на пол. Где-то в них, в их танце, в их одиночестве я видела себя.

— Мне аж интересно, — сбил поток моих мыслей мальчишка, — а кто, кроме тебя, ещё найдёт забытые комнаты в твоём доме разума?

— Без понятия. А знаешь, что, — я прикусила нижнюю губу и посмотрела вниз, затягивая речь, — я, пожалуй, пойду. Поздно, луна, видишь ли, уже гонит в постель, да и сон мой меня уже заждался.

— Да, ты права, — улыбнулся он, смотря на луну. — Ты завтра придёшь?

— А ты будешь ждать?

— Конечно, — ответил он, спустя мгновения молчания.

Я поспешила сойти с балкона. Бесшумно, но метко, я юркнула в свою комнату и укрылась одеялом. Но в одну секунду я поняла, что на левой половине лица у меня остался его запах. Сладкий, но строгий; стойкий, но не навязчивый. Мне стало приятно, что, несмотря на то, что он ушёл и, наверное, только лёг в кровать, я взяла его частичку с собой. Это как сувенир, о котором он даже не подозревает.

Но не эта мысль сейчас гостила у меня в голове. Я всё думала о своём доме. Меня не так волновало само здание: его образ, размер, наполнения, цветы и формы, стиль. Меня волновало то, что окружает его. Но, как бы не напрягала свои мозговые извилины, я ничего не представляла, кроме тумана и неизведанности. И мало того, что я не имела понятия, что окружает мои стены и крыши, так я ещё и не изведала все комнаты, чуланы, подвалы и чердаки… Для меня оказались такими таинственными, но и в то же время известными. По-видимому, чертоги нашего разума — это как неопробованные конфеты. Ты видишь фантик, на котором написан вкус конфетки, но это ещё ничего не означает. Это лишь 1 % того, какой он на самом деле. Даже две шоколадные конфетки с орешками могут быть разные на вкус. Поэтому, будь я в своём доме разума, как выразился парень, я бы видела эти комнаты, проходила мимо, но не имела и малейшего понятия, что там. Но внезапно я вспомнила слова, которые сказала своему собеседнику, мол, что от моей души ключа нет. Возможно, так и есть. От ворот моих нет ключа, нет ключа и от моего дворца, но от комнат… Большая часть комнат заперта от чужестранца, неведомо как попавшего в мой особняк. Но и приблизительно половина комнат закрыта от меня. И мне даже кажется, что от некоторых из них нет ключа. Не у меня, а совсем нет…

В этот вечер уже немного похолодало, но я ничего кроме пижамы не надела, лишь для уюта накинула на себя плед. На этот раз я пришла пораньше, чтобы немного побыть одной.

С каждым днём я видела ещё больше опавших листьев. Они стаями мёртво лежали на траве, что постепенно засыхала и готовилась к зимней спячки. Иногда мне становилось её так жаль, от её сухости и состояния мертвеца, что хотелось лечь вместе с ней и умирать. Не легонько присесть и прилечь, как будто я в гостях, а именно рухнуться, упасть в её сухие и прохладные объятия, схватиться пальцами за её травинки и стебельки и начать рыдать. А она бы меня обняла, эта трава, стала успокаивать, а мне ни тепло от неё, ни холодно — мне просто стало бы легко и свободно. Я бы смотрела на «едко-голубое» небо и молила бы, чтобы сентябрь никогда не уходил.