Пианино в акациях - страница 5

Иногда, позволяя себе пройтись по парку или другому природному месту, идёшь и чувствуешь всем сердцем приближение слякоти. Земля смягчается от дождевых каплей, которые текут вниз и вниз, ниже травяной подстилки — мягкими и влажными становятся щёки после того, как по ним протекут узкими водопадами слёзы. Не поле, не ланиты — Долины слёз. И в этих Долинах ты размышляешь о том, что тебя окружает и что с этим происходит. Но у меня — туманы. Плотные, серые, затянутые, нудные… Они всё скрыли с глаз моих. Что же касается меня? Я будто в дверной глазок пытаюсь посмотреть, а мне в глаз летит нож.

Странно, что меня не особо привлекали весна и лето. В весне я иногда видела какую-то пошлость: всё расцветает, птички щебечут, цветочки растут и распускаются — в целом говоря, после зимы словно заново зарождается жизнь на планете. А лето меня вводило меня в смятение и побуждало на некий бунт своей однородностью. Нельзя сказать, что я не любила эти времена года. Но в них не было того, что я находила в сентябре (а не целой осени), когда всё наоборот — постепенно, медленно и незаметно всё умирает. Тепло не щекочет тебя своими ручками, а только холод пробирается сквозь твои рёбра, плавно переходя на гладкие стопы.

Но моя мысль вмиг сорвалась с цепи и убежала (испугалась, поди), когда я обернулась на звуки пианино. Но к моему удивлению, ушки слышали совсем иную композицию. И эта новая мелодия с первых же секунд меня насторожила. Ноты медленно шагали по клавишам, постепенно и постепенно приводя к напряжённой мелодии. Она была такой тяжёлой, мрачной и слёзной, что в горле я почувствовала ком. После её стала сопровождать не менее трагичная подружка — обречённая мелодия. Её нотки были намного выше, она словно пищала на фоне, но именно она была оратором. Она рассказывала о своей обречённости, когда та лишь поддакивала ей на фоне. Она словно говорила, что всё наивности обречены в прах, что всё кончилось и ничего не вернуть. Она парила в воздухе, но вскоре падала. Но после она прошлась по моему телу мурашками, проходя сквозь мои жилы.

— Я где-то это слышала…

— Непременно, — слегка улыбнулся он. — Это очень известная композиция.

— Она нереально пугает и напрягает, даже начинаешь нервничать немного. Она… — замялась я на месте, — словно расширяет диапазон эмоций. Она тебе нравится, но и одновременно ты начинаешь нервничать. Она подавила моё сознание и взволновала моё дыхание. И меня ужасает то, что такую музыку ты играл на ночь. Она же будет меня преследовать.

— Ты от своих эмоций даже предложения правильно построить не можешь. Всё «она» да «она»… И да, я стремился сыграть, скажем, суровую нежность, как и сам композитор, а не вызывать приступ паники.

— Нет, паники здесь нет. Совсем нет. Возможно просто… Здесь слишком много чувствительности. Оно словно тебе режет по венам — медленно, даже ненастойчиво. Знаешь, сердце чуть не останавливается. Особенно это затяжное начало тебя вводит в ступор.

— С чем ты её сравнила?

— С чем-то глобальным. Или одиноким… Или жестоким. Я в растерянности, — развела я руками, — эта музыка породила во мне массу эмоций, чего ещё больше — сравнений. Слишком много. И всё это в голове смешалось. Эта игра мне очень понравилась, хотя меня она напрягла. И мне было и грустно, и страшно, а где-то я ощущала злость, но это меня радовало, и я чувствовала что-то мелкое рядом с чем-то большим. Это очень трудно объяснить.

— А я считаю, что чем глубже в нас проникает какая-то мысль, идея, музыка, смысл, слова, да всё, что угодно, тем хуже мы можем объяснить свои чувства. Появляется какая-то каша вместо слов. Или даже «молоко бежит».

— И на этот раз ты вложил больше стараний усилить значимость этой композиции.

— Именно так.

— Ты словно их сам породил, а не нянчишься с чужим ребёнком.

— То, что мы создаём с любовью и желанием — дети наших разумов.

— Ты прав.

Мы немного постояли молча, посмотрели друг на друга и заулыбались. Я почувствовала в нём свою Родину — настолько много в нём было частичек меня. Я не знала его имени, его детства, какой любит шоколад, но в те секунды это не имело и малейшего значения. Я толком не знала о нём ничего, но и в то же время знала о нём всё.