Пионеры — герои - страница 25
— Ты с ума сошёл, Владимир! Ничего не сказал. Тётю Женю обманул!
Володя поставил на стол портфель с медикаментами.
Ольга Фёдоровна перебирала коробки:
— Володя, ты сядь, поешь. Потом расскажешь.
— Рассказывать нечего, — Володя на цыпочках направился за перегородку.
— Не ходи туда! Не ходи. Спят… они.
И Володя понял, что командира Красной Армии, лечившегося у мамы, тоже спрятали здесь.
Командир сидит за столом и ковыряется в стареньком, расхлябанном приёмнике. Его принёс ночью Семён Лукич.
Володя знает: настоящее имя командира — Николай Ильич. По паспорту же он Савельев Григорий Иванович. Документ принадлежал умершему в маминой больнице минскому жителю.
Хотя на военном были штатские брюки и вышитая по вороту рубаха, своей выправкой и манерой говорить он напоминал Володе отца, кадрового командира, погибшего в финскую войну.
Он сразу же предупредил:
— За мной, орёл, ухаживать не надо! Я ходячий.
Время от времени командир ходил на кухню, смачивал там под краном марлевую тряпку и нёс её красноармейцу. Клал на горячий лоб. А боец бессознательно подвигал марлю к шершавым губам и жевал её.
— Пить…
Пить ему, раненному в живот, было нельзя. Ольга Фёдоровна предупредила: «Ни в коем случае! Вода для него — смерть».
Если бы заставить говорить приёмник! Пока что в нём тоненький писк, треск. Из-за этого почти не слышно шагов на лестнице…
Одним движением командир сгрёб со стола в наволочку детали и лампы.
В дверях — Ольга Фёдоровна. За ней — сутулый человек в летнем пальто. Небольшая, тронутая сединой бородка. Близорукие глаза щурятся и выискивают место, куда можно поставить пузатый чемоданчик.
— Пожалуйста, сюда, Евгений Владимирович. — Мать приняла из рук гостя саквояж, помогла ему раздеться.
Евгений Владимирович достал пенсне, деловито протёр стёкла носовым платком.
Мать вынула из сумки два белых халата — один надела сама, в другой облачила гостя.
И тут-то Володя вспомнил: он несколько раз видел этого человека в больнице. Хирург!
Ольга Фёдоровна увела хирурга за перегородку. Там совещались о чём-то. Потом стало слышно — позвякивают металлические инструменты.
Раненый стонал. Володя видел, как мать вынесла таз с окровавленными повязками. В кухне она поставила кипятить воду. Проходя мимо командира, шепнула:
— Это — изумительный специалист, профессор.
Часа через полтора профессор вышел из-за перегородки:
— Этот будет жить!
Николай Ильич приспособил к приёмнику наушники. Слушал и пересказывал всё раненому красноармейцу.
После операции Терёхину, так назвал себя красноармеец, хотелось поскорее встать.
— Тошно мне, товарищ командир! Там, на фронте, наши хлопцы бьются! Надо идти!
Николай Ильич убеждал: пустая затея! Фронт откатился очень далеко. Догонит разве он, Терёхин, своих? По всем дорогам чужие войска.
— Э-эх! — вздыхал Терёхин. — Разве же нас учили отступать? У меня, товарищ командир, душа в крови.
Нередко Николай Ильич с Терёхиным просиживали всю ночь.
И всю ночь не спал Володя.
За перегородкой шёл тихий разговор…
Сегодня день рождения мамы. Первым пришёл поздравить именинницу её брат Пётр Фёдорович. Вскоре постучали дядя Иван с тётей Женей. Не успели сесть за стол — снова настойчивый стук.
Все насторожились!
В комнату шагнул Семён Лукич. Ему обрадовались: свой человек!
Ольга Фёдоровна взяла вазочку с вареньем, грустно улыбнулась:
— Сегодня мой день. Всё правильно… Если «они» поинтересуются, я покажу свой паспорт. Давно не собирались мы вот так, все вместе.
Есть о чём потолковать…
Володя сидел на койке рядом с Терёхиным. Все слушали Ольгу Фёдоровну. Говорила она о том, что в здании политехнического института — госпиталь и в нём томятся наши, умирают от ран. Есть в госпитале надёжные санитарки и медсёстры.
— Помогут нам организовать побег, — закончила Ольга Фёдоровна.
Из-за стола поднялся Семён Лукич. Волнуясь, рассказал о каком-то смельчаке, который сколотил небольшой вооружённый отряд. Скры вается этот отряд где-то под Минском, в лесных чащобах.
Два раза обстреляли на тракте вражескую мотопехоту.
— На мой взгляд, тех командиров из госпиталя можно переправить в лесной лагерь.
Поднялся и Пётр Фёдорович.