Письма к жене - страница 37

 дежурная[356] была не С.<оллогуб>, а моя прищипленая кузинка Чичерина, до которой я не охотник, да хоть бы и С.<оллогуб> была в карауле, так уж если влюбляться…[357] — Эх, жёнка! почта мешает, а то бы я наврал тебе с три короба. Я писал тебе, что я от фрака отвык, а ты меня ловишь во лжи как в petite misère ouverte,^>а[358] доказывая, что я видел и того и другого, следственно в свете бываю; это ничего не доказывает. Главное то, что я привык опять к Дюме и к Английскому клобу; а этим нечего хвастаться. Смирнова родила благополучно, и вообрази: двоих. Какова бабёнка, и каков красноглазый кролик Смирнов? — Первого ребёнка такого сделали, что не пролез, а теперь принуждены на двое разделить.[359] Сегодня кажется девятый день — и слышно, мать и дети здоровы. Ты пишешь мне, что думаешь выдать Кат.<ерину> Ник.<олаевну> за Хлюстина, а Алекс.<андру> Ник.<олаевну> за Убри: ничему не бывать; оба влюбятся в тебя; ты мешаешь сёстрам, потому надобно быть твоим мужем, чтоб ухаживать за другими в твоём присутствии, моя красавица. Хлюстин тебе врёт, а ты ему и веришь; откуда берёт он, что я к тебе в августе не буду? разве он пьян был от ботвиньи с луком? Меня в П.<етер> Б.<урге> останавливает одно: залог имения Нижегородского,[360] я даже и Пугачёва намерен препоручить Яковлеву,[361] да и дёрнуть к тебе, мой ангел, на Полотняный Завод.

Туда бы от жизни удрал, улизну<л!>[362] Цалую тебя и детей и благословляю вас от души. Ты, я думаю, так в деревне похорошела, что ни на что не похоже. Благодарю за анекдот о Дмитр.<ии> Ник.<олаевиче>.[363]Не влюблён ли он? Тётка в Царском Селе. На днях еду к ней. Addio, vita mia; ti amo.^>б[364]

Адрес: Натальи Николаевне Пушкиной,

в Калуге на Полотняный Завод.

Автограф: ИРЛИ, № 1518.

Почтовые штемпеля: «С. Петербург. 27 июн. 1834» и «Калуга <...> июля 1834».

Впервые (с пропусками): ВЕ, 1878, март, с. 18—19. Акад., XV, № 960.

Основанием для датировки является петербургский почтовый штемпель, а также слова Пушкина, что после родов А. О. Смирновой (она родила 18 июня) «сегодня кажется девятый день».

Мой ангел, сей час послал я к графу Литта извинение в том, что не могу быть на Петергофском празднике[365] по причине болезни. Жалею, что ты не увидишь; оно того стоит. Не знаю даже, удастся ли тебе когда-нибудь его видеть. Я крепко думаю об отставке.[366] Должно подумать о судьбе наших детей. Имение отца, как я в том удостоверился, расстроено до невозможности и только строгой экономией может ещё поправиться. Я могу иметь большие суммы, но мы много и проживаем.[367]Умри я сегодня, что с Вами будет? мало утешения в том, что меня похоронят в полосатом кафтане,[368] и ещё на тесном Петербургском кладбище, а не в церкви на просторе, как прилично порядочному человеку.[369]Ты баба умная и добрая. Ты понимаешь необходимость; дай сделаться мне богатым — а там, пожалуй, и кутить можем в свою голову. П.<етер> Б.<ург> ужасно скучен. Говорят, что свет живёт на Петергофской дороге. На Чёрной речке только Бобринская да Фикельмон. Принимают — а никто не едет. Будут большие праздники после Петергофа. Но я уж никуда не поеду. Меня здесь удерживает одно: типография.[370] Виноват, ещё другое: залог имения.[371] Но можно ли будет его заложить? Как ты права была в том, что не должно мне было принимать на себя эти хлопоты, за которые никто мне спасибо не скажет, а которые испортили мне столько уж крови, что все пиявки дома нашего[372] её мне не высосут. Кстати о доме нашем: надобно тебе сказать, что я с нашим хозяином^>а[373] побранился и вот почему. На днях возвращаюсь ночью домой; двери заперты. Стучу, стучу; звоню, звоню. Насилу добудился дворника. А я ему уже несколько раз говорил прежде моего приезда не запирать — рассердясь на него, дал я ему отеческое наказание. На другой день узнаю, что Оливье на своём дворе декламировал противу меня и велел дворнику меня не слушаться и двери запирать с 10 часов, чтоб воры не украли лестницы. Я тотчас велел прибить к дверям объявление, писанное рукою Сергея Николаевича, о сдаче квартеры — а к Оливье написал письмо,