Письма об Индии - страница 33

13 ноября

Возле усыпальницы стоит другой дом, с двором, обращенным на реку; там сжигают покойников. Нынче утром я пошел туда. Меня обдало кухонным запахом: горели два костра. Я ничего не мог разобрать в этой груде головешек, хотя мой черный лакей, закрывая себе нос, показывал мне там «и сям человеческие кости. Я же, повторяю, ничего не мог различить и потому, уступая настояниям моего лакея, магометанина, не почел нужным. оставаться долее и вышел из этого гнусного места. Невдалеке сидела целая ватага индусских костерщиков, которые что-то мне сказали, вероятно насмешку; но я ее не понял, не зная ни одного из тысячи их языков и наречий. С тех пор как я в Индии, мне привелось слышать уже до десятка разных наречий: на Цейлоне — сингальское, в Мадрасе — тамильское и телегу, в южных центральных провинциях — канарийское, на Малабарском берегу — малаяламское [малаяльское], в Калькутте — бенгальское и индустанское.

Мой пароход отложил день своего отправления до 18-го числа; с одной стороны, это неприятно, а с другой— хорошо: воздух начинает свежеть. Утром, в 6 или 7 часов, бывает в тени до 16° по Реомюру, днем до 22°. Индийцы, окутанные в свои легкие одеяния, зябнут по утрам и греют свои руки над кострами; а между тем все они, мужчины и женщины, продолжают купаться утром и вечером. Этот религиозный обряд соблюдается весьма строго. Я велел перестать качать повешенные в моей комнате опахала.

Однажды я обедал один в своей комнате, а в соседней обедали Франциск и Федор, крторым, по азиатскому обычаю, шли кушанья с моего стола. Туземный мальчик, касты дженту[64], двигал надо мной опахало. Я приказал мальчику отнести одно блюдо моим слугам, но он, к величайшему моему изумлению, отказался и при этом улыбнулся очень насмешливо. Я было выгнал его из комнаты, но после вспомнил, что бедняк принадлежал к касте дженту и что говядина для него то же, что для нас человеческое мясо. Ему было страшно даже присутствовать при нашем обеде.

Кстати, вот тебе история о брамине и ростбифе. К одному англичанину ходил брамин, человек очень умный. Первым удовольствием англичанина было опровергать положения браминской касты. Индиец охотно вступал в религиозный спор и бывал очень умерен в своих речах. Однажды он пришел к англичанину в обеденное время. Англичанину вздумалось приложить теорию к практике и попытаться обратить брамина на путь истинный. Взявши брамина под руку, он ему сказал:

— Пора вам, любезный, покончить с этими глупостями: вы слишком умны, чтобы им верить, и при мне можете снять маску.

Говоря это, англичанин вел брамина в столовую:

— Не угодно ли вам кусочка два говядины?

С последними словами англичанин подвел брамина к горячему ростбифу. Увидя мясо, брамин вздрогнул; взгляд его помутился, он не мог произнести ни слова и упал без чувств.

С тех пор его уже не видели в европейском обществе.

[Ему же]

Между Калькуттой и Бенаресом, на Ганге,

3 декабря 1841 года

Я 15 дней нахожусь на барке, прицепленной к пароходу, а Бенарес еще далеко. Дней в 10 доплывем.

Мы носились в продолжение нескольких дней по узким речкам, составляющим дельту Ганга, лавируя между необитаемыми, болотистыми островками, поросшими непроходимой трущобой леса и кустарника. Каждую ночь мы вынуждены были бросать якорь в этом безлюдье, опасаясь мелей, которые очень часты на Ганге. Сопровождавшие нас молодые офицеры в одну из таких ночных стоянок вздумали снять шлюпку и прогуляться вдоль берега. Один из них попробовал пустить ружейный выстрел в чащу; на выстрел откликнулась стая шакалов, но заунывный голос их был заглушен продолжительным ревом, похожим на отдаленные, подземные раскаты грома. Это был рев тигра, который заставил неосторожных поспешно возвратиться.

При первом красноватом свете утренней зари мы снова снимались, и, когда встающее солнце разгоняло сырой, но теплый туман злокачественной атмосферы, мы могли видеть жильцов этой пустыни — крокодилов, лежавших на берегу и металлическим блеском своей кожи и неподвижностью подобных отлитым из меди; они как будто сторожат свою землю, обращая к воде раскрытую пасть, скрывая туловище под густой сенью тропической растительности. Каждое из этих животных было от 15 до 20 футов длины. В одного из них выстрелили с парохода мелкой дробью: раненый спрыгнул и скрылся в воду.