Письма об Индии - страница 34
Таким образом прошло около недели, покуда мы наконец повстречали первую бенгальскую лодку дровосеков и по берегу, сквозь кокосовые рощи, стали виднеться поселения: легкие и красивые хижины, построенные из бамбука и покрытые пальмовыми циновками. Этот вид оживлялся образами женщин в простой, но красивой драпировке и мужчин, пасмурно взглядывающих на пришельцев из-под косматой своей прически. Старцы и дети отдыхали или резвились на прибрежном песку. Иногда я ходил с офицерами в лес стрелять попугаев. Через 8 дней мы въехали в большой Ганг, реку от 10 до 12 верст в ширину, с песчаными берегами. До сих пор рукава Ганга были до того узки, что ветки деревьев врывались в окна моей каюты и нестерпимо шелестели по доскам; одно из деревьев, наклонившихся над водой, сломало нашу мачту.
По мере движения к северу температура свежеет. Вот уже 6 или 7 дней стоит почти холодная погода, которой мы рады как нельзя более. Обед у нас очень изрядный, вина тоже. Общество состоит большей частью из молодых офицеров, которые занимаются стрельбой по птицам и любуются, как бедняжки падают в воду. Кроме этого едет с нами сборщик податей Ост-Индской компании, человек лет 50, который очень любит служить обедню. При начале поездки он разослал по всем каютам циркуляр, в котором было объявлено, что каждое утро после завтрака он будет читать в общей зале молитвы и приглашает господ пассажиров присутствовать при чтении. В самом деле, он читает молитвы каждое утро, но из числа пассажиров при этом чтении бывают немногие, остальные слушают молитвы только по воскресеньям, и тогда бывает полная обедня. Одна из пассажирок поет в своей каюте духовные песни, состоящие из трех или четырех аккордов, и постоянно одни и те же. Говорят, что она миссионерка. Считаю излишним исчислять прочих пассажиров; упомяну только о капитане Поле, который вывел меня однажды из затруднительного положения, предложив мне свои услуги самым радушным образом.
[Ему же]
Бенарес, 17 декабря 1841 года
Я уже два дня в Бенаресе, обманувшем мои ожидания: город гораздо меньше, нежели я думал, и не носит на себе того отпечатка древности и таинственности, который придало ему мое воображение. Он представляется компактной массой трехэтажных домов, конических храмиков, факиров, священных быков и т. д. Слоны купаются в прудах, попугаи порхают по улицам. Нынешним утром я нанял для Франциска и Федора слона, на котором они отправились прогуливаться по городу. Досадно, что я не могу присутствовать при различных уличных сценах, потому что я живу в 4 милях от города, в доме английского судьи. В самом городе можно найти квартиру не иначе, как наняв целый дом. Поутру я осмотрел древний буддийский храм, громаду, сложенную из тесаных камней и кирпича, без окон и дверей; не понимаю назначения этого храма[65].
От тебя и из России писем все нет. Послезавтра я отправляюсь налегке в Лукнов (Лакхнау] с Франциском, а Федор пойдет с вооруженным индийским слугой прямо в Агру, куда я прибуду в одно время с ними. Затем меня ожидают Дели и Лудиана (Лудхиана], граница английских владений, где я узнаю, поеду ли далее или нет; вероятнее нет, потому что там идет страшная резня и целые полки англичан гибнут, как мухи[66]. Не бойся, я, со своей стороны, постараюсь избегнуть всякой опасности, уеду в Симлу на Гималаи и пробуду там все лето до сентября. Оттуда отправлюсь по Инду на пароходе[67] к Кураччи (Карачи] (устью Инда), а потом в Бомбей и, вероятно, в Бушир, Шираз и Испаган (Исфахан], а там посмотрим. Кажется, впрочем, что из Испаган я постараюсь как можно поскорее отправиться в Европу, к тебе, мой друг. Во всех этих переездах пройдет до полутора лет.
Княгине [Елизавете Салтыковой][68],
Бенарес, 18 декабря 1841 года
Я объездил Бенарес по всем направлениям, но не видел ничего поэтического и величественного. Сегодня утром я остановился перед четырехугольным прудом, окаймленным гранитными ступенчатыми спусками; в воду глядится маленькая пагода, выстроенная из затейливо высеченных камней, выкрашенная под темный кирпич и отененная ветвистыми бананами. На берегу пруда сидели больной мальчик и хромой брамин; при моем приближении они стали завывать, как шакалы, и на их вой посыпались со всех сторон, со сводов храма, с башни, с вершины деревьев и из крытых ходов, окружающих пруд, разнородные и разношерстные обезьяны. Некоторые из обезьян тащили своих птенцов на руках или на спине. Вся эта обезьянья толпа совершенно запрудила улицу, и притом так неожиданно, как будто бы выросли из-под земли по манию волшебника. Брамин бросил им пригоршню зерен, за которые я заплатил; поднялась такая возня, что я насилу унес ноги.