Плач по красной суке - страница 19

Достойное порождение своих странных родителей, изнеженная и пугливая нимфа, она пуще всего боялась человеческих контактов. Она настолько не выносила чужих прикосновений и взглядов, что никогда не ездила в общественном транспорте, не стояла в очередях, не ходила к врачам и даже театр и кино посещала крайне редко. Больше всего в жизни она боялась, как бы ее ненароком не повредили, а главное, не сглазили ее волшебную красоту, поэтому всячески скрывала ее и выходила на улицу замотанная и укутанная до неузнаваемости — в темной косынке и огромных мотоциклетных очках.

В таком виде она быстро шмыгала в свою машину, и если порой ее останавливал по пути гаишник и просил снять очки для опознания личности, то он потом долго не мог прийти в себя от изумления и подозрительно сверял документы. Она признавалась, что вначале ее не раз задерживали, подозревая в угоне чужой машины, но со временем гаишники изучили ее странные повадки и почти не трогали.

Она так боялась реальности с ее грязью, вонью и микробами, что постоянно таскала с собой целый набор дезодорантов, антисептиков и дезинфицирующих средств. Находясь в общественном месте, она то и дело прыскала из каких-то флаконов себе в рот, а также опрыскивала все подряд: собак, кошек, машину, помещение, фрукты, овощи, сортир и даже посторонних людей.

Однажды, например, она опрыскала похмельного гаишника, который, заподозрив диверсию, бросился от нее куда глаза глядят, прихватив с перепугу ее документы. Когда потом она явилась за ними в ГАИ, постовой утверждал, что при ней был парализующий пистолет, которым она хотела его усыпить, и бедному папочке пришлось еще долго разбираться в этой заварухе.

Получив подобную дикую информацию, все мы заметно приуныли и уже почти не чаяли снова лицезреть нашу волшебную нимфу, когда в начале лета она вдруг объявилась на нашем очередном сабантуе. Как ни в чем не бывало она уселась во главе стола и даже самостоятельно, без малейшего принуждения с нашей стороны, сбросила свое защитно-маскировочное одеяние.

На этот раз вся она была выдержана в пастельно-голубых тонах. Малость печальная или рассеянная, с грустной и затаенной улыбкой, она очень напоминала Сикстинскую Мадонну.

Боясь спугнуть чудесное видение, мы не только не лапали ее, но даже старались поменьше на нее глазеть.

Почему вдруг она к нам снизошла, какие обстоятельства этому сопутствовали? Навряд ли она страдала от одиночества. Может быть, решила приобщиться к нашему образу жизни, чтобы что-то для себя уяснить или понять. Мы терялись в догадках. Вскоре она сама дала нам ответ на все интересующие нас вопросы, но это случилось несколько позднее, а тогда мы даже не танцевали, просто сидели и мирно беседовали на всякие отвлеченные темы.

Именно тогда Анжелика поведала нам подлинную историю своего увольнения из Интуриста.

Дело в том, что наша принцесса однажды влюбилась в японского миллионера, который годился ей в дедушки, к тому же был ростом вдвое ниже ее, при этом имел взрослых внуков и вообще даже не подозревал о существовании нашей феи.

Он так и укатил к себе в Японию, не ведая, что явился причиной душевной драмы или, по крайней мере, большого скандала. Анжелика была застенчивой девушкой и, как пушкинская Татьяна, всего лишь написала своему предмету лирическое послание, которое, в отличие от письма Татьяны, до адресата не дошло, а было вовремя перехвачено соответствующими органами. Заинтригованные этой странной историей, мы рискнули уточнить подробности и детали. Анжелика отвечала просто и охотно.

— Что же тебе так в нем понравилось? — спрашивали мы.

— Он был хозяин… миллионер… — задумчиво отвечала она.

— Он делал тебе подарки?

— Нет, я видела его всего один раз на банкете…

— Ну и что, он был красивый, веселый, нарядный?

— Нет, он был старый и спал…

— То есть как? Спал на банкете?

— Да, произнес тост и заснул. Даже похрапывал. А в самом конце проснулся, произнес прощальный тост и ушел.

— А почему его никто не разбудил?

— Не посмели. Он был очень важный, перед ним все ходили на цыпочках и даже говорили шепотом.

— А сколько ему было лет?