Плевенские редуты - страница 42
— Потому что поощряется. Узнаю матушку цареву армию! Но эти господа забывают, что в один счастливый час «нижние чины» могут прийти к откровению: офицерские физиономии сделаны из той же глины.
Они помолчали.
— Да, вот принес тебе, — словно желал отвлечь Купарова от мрачных мыслей, сказал Бекасов, доставая из полевой сумки томик Дарвина и «Начало цивилизации» Леббока.
— О! — радостно, воскликнул Цветан. Его темные глубокие глаза разгорелись: — Мечтал прочитать эти книги!
Он нетерпеливо полистал их, потом, словно спохватившись, что недостаточно внимателен как хозяин, спросил:
— Как ты насчет стаканчика лафита?
— Поддержу компанию, — не желая обидеть Купарова, оказал Бекасов.
— Как ты думаешь, — напористо допытывался получасом позже Цветан, — почему европейские социалисты, и даже Маркс, желают в этой войне поражения России?
Выразительные глаза Цветана смотрят с тревогой и недоумением.
— Думаю, потому, — задумчиво и, словно взвешивая каждое слово, ответил Бекасов, — что поражение могло бы привести к падению царизма. А ему необходима легкая и непременно победоносная война. Доказать, что у колосса ноги бронзовые, а не глиняные.
— Да, но Болгария? Наш трезвый и скромный народ?! — возбужденно отбрасывая темную прядку, порывисто воскликнул Цветан. — Разве смогли бы мы сами изгнать кирджалиев?[21]
— Для преобразований в стране должны, как я понимаю, созреть внутренние силы. Согласись, что прошлогоднее апрельское восстание было подготовлено не наилучшим образом. Ты понимаешь, что говорю я об этом с болью…
«Да, Федор прав, конечно, прав. У нас были только кремневые да охотничьи ружья… Один бедолага вооружился… тертым красным перцем — слепить врата».
Бекасов смотрел на друга сочувственно, боясь разбередить, своими словами рану.
— Турки вырезали тогда пятнадцать тысяч мирных болгар! — с ненавистью воскликнул Цветан. — Посол Англии в Константинополе — сэр Генри Эллиот дал совет Порте расправиться с нами, «не разбирая средств». И они вняли совету! Что же, повторений ждать?! — Купаров вскочил, забегал по палатке: — Нет-нет, дорогой Федор, эта война должна принести нам национальное освобождение, а мы уже сами позаботимся о народовластии, о том, чтобы сбросить в помойную яму вслед за янычарами и чорбаджи. Молодая Болгария будет самостоятельно решать свою внутреннюю жизнь. Турция — один из последних оплотов рушащейся феодальной системы! И до сих пор держалась только на трудолюбии нашего народа.
Бекасов, с внимательным сочувствием продолжая смотреть на Цветана, неторопливым жестом поглаживал жесткую бородку.
Три дня назад, когда овладели они городом с мудреным названием, Бекасов распорядился передать освобожденным болгарам для самообороны, в случае отступления русских войск, семьсот трофейных винтовок, захваченных на турецком складе. И получил выговор от начальства «за превышение власти». Да и Столетов что-то важное недоговаривал о своем ополчении.
— Что происходит?! — с болью, страстно продолжал Цветан. — Царские высокие начальники стремятся превратить болгарское ополчение в подсобные войска. Хотят, чтобы мы только несли службу охраны и конвоя, выделяли проводников. И все! Нас вооружают французскими ружьями системы Шаспо. Патронов к ним почти нет, русские не подходят — и получается, что вооружены мы палками. Даже без штыков, а с тесаками, которыми только лягушек пороть. Я точно знаю, как противился главнокомандующий формированию нашей артиллерии, участию в больших, открытых сражениях. Боятся рождения самостоятельной революционной армии! — проницательно заключил он. — Чего стоит один ваш князь Черкасский? Ты знаешь, что он позволил себе с преосвященным Нафанаилом?
Всеми уважаемый благородный старец Нафанаил, когда русская армия была еще на румынском берегу Дуная, обратился к Черкасскому с предложением распространить среди болгар, томящихся под турецким игом, воззвание церкви: всеми силами помогать русским в их освободительной миссии. Сиятельный князь, приняв представителя преосвященного, надменно процедил сквозь зубы:
— Двести пятьдесят тысяч русских штыков не нуждаются ни в чьих воззваниях….