По осколкам - страница 9

Может быть, осколок, умей он говорить, захлебываясь слезными дождями, поведал бы когда-нибудь о тяжелом остатке жизни этого голодного искаженного животного. Но не умеет, да его никто и не спросит, даже если сумел бы настроиться — к «угасанию» не приближаются. У меня же хватит взятой от крысы злости, чтобы не жалеть ее и не осуждать себя.

Может быть, Крин, будь она со мной, заметила бы ворчливо, что мы защищаем любую жизнь, и, оставив крысу умирать, я поступаю неверно. Жаль, что она не сможет меня ни в чем упрекнуть.

Я нарушила бы тысячу правил — сегодня можно! — и сама убила бы крысу раз, другой и десятый, лишь бы услышать упрек от того, кто больше не скажет мне ни слова.

Когда-то я до жути боялась потерять своего Мастера.

Сейчас боюсь, но уже не потерять. Страшно другое — страшно сознавать, что рядом нет того, кто быть рядом должен. Часть тебя резко оторвало что-то такое, что сильнее и тебя самого, и твоей связи с этой частью. Даже не выкорчевывало медленно и с хрустом, вытягивая и давая понять неизбежность, заставляя ощущать, как напрягается каждая ниточка, каждая связочка… Нет, просто рвануло. Сейчас рядом пусто, и это все, что можно понять и почувствовать. Хотя, как чувствовать пустоту? Ведь она — это когда ничего нет.

Мне страшно так, что я могу только ругаться. Седьмой поворот подряд.

— …и все-таки она вляпалась!

— Успокойся, Инэн, в этом нет твоей вины.

Моя Старшая твердит это седьмой поворот подряд. Теперь она — только моя Старшая. От этого я хочу кричать еще громче.

И, конечно, кричу. Сижу на Первом, гуляю, сплю, ем. Кричу, едва лишь содрогнется память, потревожит совесть. Кричу, едва увижу свою Старшую. А вызвали бы к ней сразу, как пришла, не заперли бы, не дали бы побить стены — на всех бы орала постоянно и не разбирая, кто тут чей.

Мою Старшую зовут Ала́. Я знаю ее давно, всегда. Она учила меня, отправляла в первый переход. Она терпела мои неудачи, она назначила мне моего Мастера. Еще не самого несносного, хотя известно, что все Мастера характерами очень трудные, неуживчивые. Говорят, унаследовали от предков, склонных к разного рода смутам. В этот слух верят — есть же пары, в которых работают, но давно поругались и не разговаривают. Основатель указывает, Мастер без слов прикладывает силу. А мы общались, и немало. Теперь кажется, что все недостаточно…

— Если тебе очень хочется найти виновного в этой беде, мне придется произнести имя Крин, — добавляет Ала.

Я качаю головой и отворачиваюсь — не хочу, чтобы она видела сейчас мое лицо.

— Зря я собиралась с ней объясниться. Вела бы ее на другой осколок… не выискивая, чтобы там непременно был день. Ведь был выбор…

— С каждым днем ты наговариваешь на себя все больше и больше, — отзывается она со вздохом уставшей матери. — Неужели Первый так плохо на тебя влияет, Инэн? Ты ворвалась на него, пылающая гневом. Вокруг тебя, казалось, бушует космический ветер…

— Это прицепилось. Я лишь на злости прошла в одиночку.

— …теперь ты в печали, изводишь себя, накручиваешь. А совесть на самом деле у тебя чиста, потому что в случившемся твоей вины нет. Если и есть, то не твоя. Нет нужды кричать, чтобы в это поверить. С Крин случилось то, что рано или поздно случается с каждым Мастером полной силы. Не зря их с детства предупреждают о слабости, которая прячется в их безмерной самоуверенности. Крин могла совершить любую роковую ошибку в любой момент, но случилось…

Дергаюсь. Не на ровный плавный голос, оплетающий успокоением — он на меня не действует, — но на слова.

— Да, как любой полной силы Мастер, она могла ошибиться когда угодно. Но, как она сама, как Мастер Крин, когда, по-вашему, она слетела в эту самоуверенную слабость? Вы видели, что она выходит из-под контроля? Видели, что может ослушаться меня или потерять бдительность сама по себе?.. Если видели, почему мне не указали?

— Что бы я ни видела, я думала, она справится, как все в ее семье справлялись. Не было у них ни срывов, ни выходов. И я надеялась, что не будет никогда. Для меня твой рассказ стал такой же неожиданностью, как и для тебя его события.