По приказу ставки - страница 3

— Значит, надо отдохнуть, — настоятельно предложил майор. — У нас на КП есть комната отдыха.

— Пожалуй, так и сделаем, Виталий Кириллович, — согласился Батурин и добавил: — Перед вылетом соберите летные экипажи, кое-что им сказать надо...

В комнате отдыха, где стояли две аккуратно застланные койки, никого не оказалось. Батурин с трудом снял сапоги, реглан и прилег у небольшого окна. Несколько минут он лежал молча с закрытыми глазами, и боль, сдавливавшая сердце, стала утихать. Комдив повернулся к окну и увидел озаренные огнем краешки перистых облаков, угасающую одинокую звезду и светлую полоску у горизонта. Все это вдруг высветило в памяти что-то знакомое и крепко запавшее в душу. Василий Ефимович задумался, припоминая, когда и где он видел такой вот рассвет. Может быть, это было в Англии, куда в двенадцатом году он был послан учиться летному делу? А может, в России, когда летчик Батурин вместе со своими товарищами перешел на сторону Советской власти?.. Да, именно тогда, под Петроградом, Батурин наблюдал такое небо, озаренное, казалось, самой революцией.

Летая на воздушных кораблях «Илья Муромец» — это были первенцы русской бомбардировочной авиации, — красный военлет Батурин наносил удары по кайзеровским войскам под Псковом и Ригой, бомбил скопища деникинской конницы под Тулой, бил белополяков под Минском. Тогда ему здорово везло: экипаж обрушивал меткие бомбовые залпы на голову врага и всегда возвращался на базу целехоньким. «Да, нелегко приходилось, — подумал комдив. — И ведь выстояли! Неужто сейчас не одолеем этого фашиста проклятого?»

И как бы в ответ на мысли полковника загудели, набирая силу, десятки самолетных моторов. Словно в ознобе, задрожала земля. Батурин ревниво вслушивался в могучий грохот машин. Его натренированный слух чутко улавливал каждую нотку. «Нет, не уснуть теперь», — подумал комдив. Он быстро встал, надел сапоги, поправил обмундирование и вышел из помещения.

В назначенное время Батурин прибыл к месту сбора летного состава. Здесь уже были майор В. К. Юспин и заместитель командира полка по политчасти батальонный комиссар С. В. Ершов. Три эскадрильи выстроились в линию. В первой шеренге стояли летчики, во второй — штурманы, в третьей — радисты, за ними — воздушные стрелки. Их было совсем немного. Лишь на новых по тому времени самолетах ДБ-ЗФ (Ил-4) входили в боевой расчет воздушные стрелки. Размещались они в фюзеляже, прикрывая огнем пулеметов заднюю полусферу. А мы летали тогда на «аннушках» — старых машинах ДБ-3А — без воздушных стрелков. Правда, перед самой войной Ил-4 стали поступать и в наш полк.

На построении я стоял за своим командиром экипажа старшим лейтенантом Г. В. Стогниевым, справа от меня — замполит нашей эскадрильи Павел Павлович Павловец, он летит на разведку с летчиком Н. С. Ленькиным. Слева — штурман Ф. С. Неводничий с лейтенантом В. И. Щербиной. Они о чем-то вполголоса спорят, слышны только отрывки Фединых фраз: «Все будет хорошо, надо лучше держаться в строю...»

Раздалась команда «Смирно!». И сразу все замерло на площадке. Выслушав рапорт Юспина, полковник поздоровался с летчиками. Последовала команда «Вольно!».

После некоторой паузы Батурин, обратившись к экипажам, громко спросил:

— К выполнению задания готовы?

— Готовы! — ответил за всех Юспин. И тут же добавил: — Ведущим полковой группы идет капитан Голубенков со штурманом Шведовским.

— Добро! — сказал командир. Он прошелся вдоль строя, пристально всматриваясь в лица летчиков. Потом остановился посредине и так же громко продолжал: — В прошлую ночь пятнадцать лучших экипажей вашего полка произвели первый успешный налет на порт Кенигсберг, двенадцать экипажей 200-го полка — на Данциг. Врагу нанесен ощутимый урон. Но сегодня обстановка на фронте резко изменилась, поэтому меняются и наши задачи; вместо бомбовых ударов по крупным военно-промышленным объектам противника нам предстоит вести борьбу с танковыми и механизированными соединениями гитлеровцев. Думаю, что эта задача временная и крайне необходимая...

Строй замер, слушая комдива. А до нас, казалось, доносятся глухие раскаты артиллерийской канонады, от которой содрогается земля. Я вижу, как у Василия Щербины шевелятся от волнения губы. А Федя Неводничий, как всегда, невозмутим. Он тихонько жмет руку Василия: «Не надо волноваться, Вася!»