Победитель - страница 15
Сказав это, Ганин повернулся к Егору и добавил:
– Так что, Егор, к Спиридонову теперь тебе дороги нет.
И тогда Мокашев ударил Егора носком сапога по ребрам. Егор завалился на бок.
Вот теперь поднялся Кареев.
– Ну, хватит, – он подошел к Егору, сказал ласково, – вставай, не бойся. Он больше не будет.
– Больно, – пожаловался Егор, вставая.
– Терпи, казак, атаманом будешь, – утешил Кареев и сделал знак Ганину. –
Тот подхватил Егора под руки и помог выйти.
А Кареев обернулся к Мокашеву и сказал ласково:
– Зачем же так жестоко, Юра? Жалеешь комиссара, ну и жалей на здоровье. Сокрушайся, горюй, но рукам воли не давай.
На стук вышел сам портной Алексеев. В светлом костюме, в сером котелке, явно прибранный, он, видимо, собирался уходить из дома.
– Простите, – обратился к нему Мокашев. – Мне необходимо срочно сшить новую шинель. Холодовские порекомендовали обратиться к портному Алексееву. Вероятно, что вы – Алексеев?
Помедлив немного (очень хотелось отказать), Ефим Иванович распахнул дверь и пригласил:
– Прошу.
Пропуская Мокашева, он с тоской осмотрел его. Погоны. Шашка на боку и пистолет в опрятной кобуре. Такому не откажешь. В большой комнате – мастерской, Мокашев с удивлением увидел обширнейший и совершенно пустой низкий стол. Ефим Иванович поймал его взгляд и объяснил тотчас:
– У меня все купцы шили. А чтобы поддевку построить – Зингером не обойдешься. Поддевка – вещь ручной работы. Для этого и стол. Так я слушаю вас, господин офицер.
– К понедельнику мне нужна новая шинель. Сукно и цена – ваши. Меня все устраивает. Договорились?
– Должен огорчить вас. К моему большому сожалению эту неделю я не смогу работать. Совсем. Я очень занят другими делами. – Ефим Иванович, оказывается, очень переживал, вспотел даже.
– Значит никак? – без интереса огорчился Мокашев и в ожидании портновских объяснений еще раз осмотрел мастерскую.
– Всей душой… Но не могу, – почти пропел Ефим Иванович и развел руками.
– Папа, ты еще не ушел? – очень мило спросила Анна и, увидев в комнате постороннего и как бы смутившись, пролепетала добавочно: – Ах, простите!
Лепетать ей не нужно было. Заметно наврала, лепеча. Она стояла в дверях – крупная, здоровая, свежая – и уже виновато смотрела на Мокашева. Георгий Евгеньевич понял, что интересовало Спиридонова в доме портного Алексеева, и поклонился.
– Я не задержу вашего отца, – и Ефиму Ивановичу: – угадал, это ваша дочь?
– Дочка, Анна, – упавшим мягким голосом представил Анну Ефим Иванович.
– Мокашев. Георгий Евгеньевич Мокашев. – Георгий Евгеньевич поклонился еще раз и щелкнул каблуками.
– Очень приятно, – Анна взяла себя в руки и была строга, воспитанна.
– Прошу извинить меня. Господин Алексеев, хотя бы до калитки нам по пути. Прошу вас, – и Мокашев широким жестом пригласил Ефима Ивановича к выходу. Потом опять повернулся к Анне. – Анна, Аня, Анночка, – задумчиво поварьировал он ее имя. – Имя у вас доброе, спокойное.
– Меня отец Нюрой зовет.
– Найдется человек, который Анночкой будет звать. Или уже нашелся?
Не дав ей ответить, Мокашев вышел на крыльцо к обеспокоенному Ефиму Ивановичу.
– Что за дела у вас, если не секрет?
– Какой тут секрет при таком шуме. Свадьбу играем в воскресенье.
– Какая свадьба? Кто на ком? – испуганно спросил Яков. Он стоял перед Егором распоясной и босиком, видимо, спал спокойно у себя в землянке.
– Свадьба и свадьба. Соседи говорит: свадьба у Алексеевых в воскресенье. А заходить к ним ты сам не велел.
– Какая может быть у Алексеевых свадьба, когда все дочки, кроме Анны, замужем? Я тебя, обормот, спрашиваю.
Спиридонов натягивал сапоги, застегивал ремень, приглаживал пятерней взлохмаченные волосы.
– Ты куда, Яша? – в ужасе осведомился Егор.
– За кудыкину гору. Приготовь двух коней. Проводишь меня. В дороге поговорим.
– Ты сдурел.
– Там не может быть свадьбы!
Спиридонов застегнулся, оправил гимнастерку – был готов.
– Яша, тебе нельзя в город!
– Молчи, щенок!
…И эта скачка, как во сне.
А в мастерской портного Алексеева играли свадьбу. Гуляли тихо, по-домашнему – все свои: дочки Дина, Настя и Вера с мужьями и Анна незамужняя, соседи с двух сторон, огородник Сигаев. За просторным портновским столом сидели без тесноты, вольготно, отдав широкий торец молодоженам: Ефиму Ивановичу и Дарье Николаевне Алексеевым. Пили не по первой – были все пьяненькие за исключением Ефима Ивановича, который встал и поднял граненую рюмку: