Победитель - страница 16

– Кончилась беспросветная моя жизнь, дети мои. Ваша мать с сегодняшнего дня законная моя жена перед Богом и людьми, – возгласил он и продолжал недобро, – а та, что тридцать лет считалась моей женой, померла, слава Богу. За упокой души мучительницы моей и бывшей супруги, муки свои ей прощаю. Ваши, с сегодняшнего дня, законные дети мои, прощать не имею права, но прошу, за упокой души бывшей супруги моей.

– Пусть ее черти на том свете угольками успокоют, – дерзко сказала старшая Дина. – Не буду я за нее пить.

– Это еще что такое! – грозно удивилась Дарья Николаевна. – Мне праздник портить! Смотри у меня, Динка!

И молодая выпила. И дочки выпили. И мужья дочек, и соседи, и огородник Сигаев. А Ефим Иванович поставил рюмку на стол, полную.

– Отцвели уж давно хризантемы в езду, – глубоким голосом взяла Дина. А Настя подхватила повыше:

– Но любовь все живет в моем сердце больном.

И точно попал переживательный романс: загрустил, крутя по столу полную рюмку, Ефим Иванович, притихла, примолкла, посветлела лицом Дарья Николаевна.

Распахнулась дверь, и на пороге встал Яков Спиридонов.

Песня кончилась потому, что все повернулись к дверям, а Анна поднялась. Оглядев комнату дурными глазами, Спиридонов потрогал дверной наличник и пожаловался тихо:

– Анночка!

Она рванулась к нему, заглянула в дурные глаза.

– Что с тобой? Ты болен? Ты ранен?

– Сердце ноет, – ответил Яков. – Первый раз в жизни сердце ноет.

Она засмеялась нервно и ткнулась лбом в щеку. Он погладил ее по волосам и судорожно всхлипнул.

– Мама, это Яша, – сказала Анна и засмеялась вторично, – знакомьтесь.

Спиридонов ходил вокруг стола и жал руки.

– Спиридонов. Спиридонов. Спиридонов.

– Здравствуй, родственничек, – приветствовал его Ефим Иванович. – Ты чуть было на незаконнорожденной не женился.

– От всего моего больного сердца примите искренние поздравления! – гаркнул Спиридонов и сел за стол.

– Вас нынешняя власть никак не может обеспокоить? – вежливо попытал его один из мужей.

– Так полагаю, никто не доложил ей, что я здесь, – весело отозвался Спиридонов, налил себе рюмку и пошарил глазами по столу – искал, чем закусить.

– Яков, – вдруг решительно позвала Анна. Яков поднял глаза и понял все: надо уходить.

– Счастливой и долгой совместной жизни вам желаю, – быстро сказал он, обращаясь к молодым, и быстро опрокинул рюмку. Анна ждала его у дверей. Он подошел к ней.

– Уходи сейчас же, – ненавистно прошептала Анна.

– Сей момент, – охотно согласился Яков и истошно вдруг заорал: – Горько!

– Горько! Горько! – подхватили все.

Ефим Иванович и Дарья Николаевна стыдливо поцеловались.

– Проводи меня, Анночка, попросил Спиридонов.

В темной прихожей она прижалась к нему.

– Боюсь, за тебя боюсь, Яша.

– Да нечего бояться, милая моя, снисходительно успокоил Яков.

– И офицер еще вчера приходил.

– Какой офицер?

– Поручик. Мокашев Георгий Евгеньевич. Шинель шить.

Вот тут и Спиридонов посерьезнел.

– Георгий Евгеньевич, говоришь? И верно – уходить надо.

Они шли через двор, а в доме звучно гуляла свадьба.

У калитки они остановились.

– Скоро нашу свадьбу сыграем, – пообещал Спиридонов.

– Когда это – скоро?

– Как победим, так и сыграем.

– Значит, скоро?

– Скоро!

– Горько? – спросила она.

– Горько! – подтвердил он.

Опять пили чай в номере Елены Николаевны и за чаем Елена Николаевна развлекала Ольгу и Мокашева беседой.

– Я и сама не рада, Лялечка, что связалась с Кареевым. Если честно говорить, он никогда не нравился мне. Цинизм, развитость, эта непонятная, почти плебейская энергия в погоне за ничтожными никчемными удовольствиями страшили меня. Я так тогда… она вспомнила то прекрасное «тогда» и на мгновение, короткое мгновение, взгрустнула. – Я тогда очень боялась, что он дурно повлияет на Юру. А сейчас эти странные слухи о его деятельности в контрразведке… Не знаю, что и подумать.

– Он садист, убийца и палач, – спокойно объяснила Ольга и поставила чашку на стол. – Благодарю вас, Елена Николаевна.

– Что вы говорите, Ляли! – в ужасе воскликнула Елена Николаевна.

– Мы все – убийцы, – поддержал великосветскую беседу Георгий Евгеньевич.

– Я никогда, слышишь, никогда не поверю, что ты замешан в чем-то нехорошем и грязном. Я твердо знаю, что ты чистый и светлый мальчик.