Победитель - страница 17
– Что – я, мамочка, что – я? Все мы, понимаешь, все не то, что замешаны – по уши в нехорошем и грязном, – зло сказал Мокашев и уже потише изволил завершить тираду: – По-русски это нехорошее и грязное называется дерьмом.
Ольга, выйдя из-за стола и сев на диван, с любопытством рассматривала мать и сына.
– Юра!
– Пардон, мамочка.
Удовлетворенная извинением, Елена Николаевна продолжила:
– Все перемешалось, все сломалось, все разлетелось. Я ничего не понимаю.
– И не надо понимать, Елена Николаевна, – посоветовала Ольга с дивана. – Забиться в норку и ждать. Ждать, ждать, ждать.
– Так ведь норки нет, Лялечка!
– Найти надо норку эту. Найти и спрятаться.
– На днях перечитала Мережковского. Богочеловек и Человекобог. Пожалуй, в этом правда! Да сейчас побеждает Антихрист, но придет время Христа и придет Христос…
– О, Господи! – простонал Георгий Евгеньевич.
Раздался стук, и тотчас в номер вошел Кареев. Был он не по-хорошему весел и выпивши.
– Извините за позднее вторжение, но – добрый вечер!
– Что случилось, Валентин? – сухо спросил Мокашев.
– А что может случиться? Ничего не случилось. Елена Николаевна! Ольга Владиславовна! – Кареев приложился к ручке Елены Николаевны, потянулся и к ольгиной руке, но та сказала:
– Не надо, Валентин.
– Не надо, так не надо. Я все думаю, Елена Николаевна, – я ведь думаю иногда – не послать ли нам в вашу усадебку новую команду. Приведем в чувство мужичков, приберем и обставим дом, и заживете вы там помещицей.
– Валя, что тебе нужно? – недобро поинтересовался Мокашев.
– Ничего. Обход делаю. Знакомых всех обхожу. Свободный вечер и скучно чевой-то. А вам, значица, нарушил интимный суарэ. По какому поводу сей интимный суарэ?
– Я сегодня сделал предложение Ольге, и Ольга приняла его. Что еще тебя интересует?
– Ну, попал! Полный, выходит, я хам, – Кареев деятельно посерьезнел. – Позвольте поздравить вас и позвольте же удалиться.
– Спасибо. Удаляйся, – разрешил Мокашев. Кареев посмотрел на него непонятно и вышел. Слышно было, как он запел в коридоре Хорошим баритоном:
– Нас венчали не в церкви…
– Испортил все, мерзавец, по-мужски сказала Ольга. – Я пойду к себе.
– Посидите еще, Лялечка, для проформы попросила Елена Николаевна.
– Покойной ночи, Елена Николаевна, Ольга расцеловалась с ней и повернулась выжидательно к Мокашеву.
– Я провожу тебя. До свидания, мамочка, Мокашев поцеловал мать и вместе с Ольгой вышел.
– У двери ее номера они остановились.
– Ты сегодня у меня? – спросила Ольга.
– Нет. Именно сегодня – нет.
– Скажи честно, Жорж, ты боишься? Ты ответственности за меня боишься.
– Я этой жизни боюсь, Ольга. Будь она проклята, эта жизнь.
Он наклонился, поцеловал ей руку.
– Мы спасемся? – спросила она. – Мы душой спасемся? Бог не покинет, не покарает нас?
Кто-то потряс его за плечо, и он проснулся. Перед кроватью на стуле сидел Спиридонов и смотрел на него – ждал, чтобы проснулся.
– Ты зачем к Анне приходил? – невежливо осведомился Спиридонов.
Мокашев поморгал, потряс головой – приходил в себя.
– Ты снишься мне? – тихо поинтересовался он.
– Ты эту манеру брось: вопросом на вопрос. Зачем к Анне приходил?
– Я не к ней. Я шинель сшить хотел.
– А как догадался, что невеста она моя?
– Не знаю. Просто догадался.
– Ну это, полагаю я, ты врешь.
– Как ты попал сюда?
– Ножками. По крыльцу и в дверь. Твой холуй, надо думать, к бабе ушел.
– Зачем мучишь меня? Господи, и не застрелит тебя никто!
– Меня нельзя убить. Я – победитель, дурачок.
Так и разговаривали: Мокашев лежа под одеялом, в кровати, а Спиридонов сидя на стуле в полной боевой готовности.
– Считаешь, окончательно ваш верх?
– Насчет этого можешь не сомневаться. Ты Анну больше не тревожь, Георгий. Ладно?
– Ты кошмар мой, Яков.
– Значит, договорились. Будь здоров. Я пойду.
Спиридонов встал, потянулся, затрещал суставами.
– Скоро светать начнет. Тебе хорошо, ты – в койке. А мне еще шагать и шагать.
– Анну очень любишь?
– Очень. Нам бы с тобой, Георгий, поговорить о многом не мешало бы, да все время нет. Сбрую твою с шашкой и пистолетом я в окно выбросил – от греха. Уйду – забери, не забудь.
Мокашев согласно покивал головой: соглашался и прощался.