Победители без лавров - страница 31

— Вот кашель! Легче прочистить горло стальной щеткой.

Риган смотрел на Дэвида опухшими, слезящимися глазами.

— Знаешь, кто едва не занял мое место?

— Да, сэр. Тренер Куинн.

— Он. У меня вот воспаление легких, но я встаю с постели и в проливной дождь мчусь в четыре часа утра встречать Джо Фоли. А ты говоришь, что он умер.

Дэвид смущенно молчал.

— Так что же мы будем делать?

— Я не понял. Что вы сказали, сэр?

— Я говорю, что будем делать? — громче просипел Риган.

— Мистер Риган, я приехал играть в команде «Нотр Дам». И я останусь, если вы сочтете меня пригодным.

Риган вытер распухший нос тыльной стороной ладони.

— Может, тут освещение виновато, но что-то ты мало похож на футболиста.

— Мистер Риган, я приехал сюда играть. Если вы берете назад свое приглашение из-за того, что Джо не приехал, так и скажите.

Риган встал, запахнул пальто на груди и угрюмо сказал:

— Уговор есть уговор, Бэттл.

Дэвид пошел за ним к стоявшему у подъезда «студебеккеру». Они сразу вымокли до нитки. Мотор долго не заводился. Когда они, наконец, тронулись, машина закачалась от порывов ветра. Дождь хлестал по ветровому стеклу с такой силой, что щетки не помогали. Мостовая превратилась в реку. Риган вынул платок и стал протирать стекло изнутри.

— Надо же! Схватить воспаление легких в июне, — сказал он и умолк.

Они подъехали к стадиону «Нотр Дам». Риган затормозил, не заглушая мотора, протянул Дэвиду ключ и только тогда заговорил снова.

— Вон та дверь. Там есть койки и шкафчики. Выбирай любые. Кроме тебя там никого не будет. Утром кто-нибудь придет и скажет тебе, куда идти завтракать. Поговорим потом, когда я поправлюсь.

Риган подождал, пока Дэвид отопрет дверь раздевалки, и уехал. Машина сразу исчезла за стеной дождя.

Дэвид закрыл за собой дверь. В помещении горела одна лампочка. Он долго шарил по комнате, натыкаясь на разные предметы, пока не нащупал койки. Потом снял с себя одежду и повесил ее в шкафчике. Нашел душевую, открыл кран и постоял минут десять под горячими струями. Потом достал из чемодана сухие трусы, надел их. пег на койку, положил руки под голову и стал смотреть в потолок. Кассир сказал: «На эту ночь он отвезет тебя к себе. Он всегда так делает, когда приезжают стоящие парни».

Обидеться? Но на каком основании? Ведь он не стоящий парень. Стоящим парнем был Джо Фоли. Дэвид Бэттл не похож на футболиста, и они тут ни при чем. Что же! Он начал играть в футбол через труп Роберта Эммета Куинна. А теперь он будет играть через труп Джо Ригана. Он будет играть за «Нотр Дам». Вот здесь, в этой раздевалке он наденет ярко-зеленую фуфайку. На этом самом месте. Отсюда, стуча шипами бутс, пойдет со всей командой на поле. Отсюда. Размокший дерн на поле будет ярко-зеленым в солнечную октябрьскую субботу, когда трибуны будут бешено, во всю глотку орать, как римляне в Колизее, требуя победы, победы, победы! И будут подбадривать Дэвида Бэттла. Начнут студенты в углу, а потом рев, разрастаясь, перекатится к центральным трибунам и пронесется над полем: «Дэвид Бэттл! Давай! Давай!» Дэвид был полон жаркой решимости. Да, трибуны будут выкрикивать в голубое небо над ярко-зеленым полем его имя. Да! Он клянется. Он сделает для «Норт Дам» то, что сделал бы Джо Фоли, и они узнают его, эти сумасшедшие крикуны, они узнают его, узнают.

Это была его первая ночь вдали от дома, и он чувствовал себя очень одиноким.

Но они узнают его! Он был капитаном команды Суит-Уотера. И он станет капитаном не знающей поражений Зеленой команды. Зеленое-зеленое поле, яркие футболки, глухие стуки рук, плеч, шлемов, — он вырвался, обманул, ринулся вперед, защитники растянулись на земле, а шум толпы растет, слагается в языческий гимн, посвященный ему, а на трибунах — чертиками из коробки — вожаки болельщиков, открытые, вопящие рты студенток колледжа Святой Марии, открытые рты выпускников, открытые рты священников, кулаки, поднятые в честь решающих очков в субботу на зеленом-зеленом дерне, и победа, замечательная победа! «Марш победы»; музыканты, точно пьяные павлины, восторженно обходят стадион в его честь, а его имя рвется с зеленого-зеленого дерна в голубизну, рвется к золотому куполу небосвода, рвется в яростные, влюбленные сердца: «Дэвид Бэттл! Дэвид Бэттл!» Они узнают его. Узнают в Чикаго, узнают в Нью-Йорке, и в Бостоне, и в Филадельфии, и в Детройте, и в Балтиморе, где католики будут торжествовать победу, и священники в Саут-Бенде будут гордиться им на вечерах с коктейлями, устроенными по случаю победы, и члены опекунского совета будут в восторге, и Пит Бэттл будет гордиться, да-да, и Пит Бэттл будет, наконец, гордиться своим сыном, гордиться своим сыном, гордиться своим сыном…