Побеждает любовь - страница 9
— В третьем ряду Лешка Кудрявый сидит, с ним Анька из Срезневки. Знаешь, эта высокая, красивая? Теперь, значит, он уже с ней…
Я так волнуюсь, что никого не вижу и ничего не слышу и удивляюсь, как это Рыжая может еще рассматривать публику да думать, кто с кем.
Подошел и мой черед выступать. Мне кажется, что я не смогу и одно слово вымолвить, не то что прочесть огромный отрывок из «Кулака».
Ноги ватные, еле передвигаются. Выхожу на сцену. Зала не вижу. Еще делала шаг, вспомнила, как Мария Петровна велела руки держать, положила их за спину и заговорила.
Заговорила и сама удивилась: голос громкий, не хрипит, не сбиваюсь. И вот уж через минуту я овладела собой, все вспомнила — где надо руки развести, где руки скрестить, где поднять одну, а где обе, в одном месте мне надо было пройти по сцене, и я легко исполнила все так, как учила меня Мария Петровна.
Я уже не волновалась и с огромным удовольствием и подъемом читала свой отрывок. Окончила, поклонилась публике и скорее за занавес. Слышу — сзади, как гром в сильную грозу, аплодисменты, крики: «Бис! Бис!»
Мария Петровна обняла меня, поцеловала и говорит:
— Иди, поклонись публике и на бис прочти отрывок из «Портного».
Я легко и радостно выхожу на сцену, публика еще: громче кричит «бис», я кланяюсь и громко говорю:
— Отрывок из поэмы Никитина «Портной».
И сразу в зале устанавливается тишина.
Я увлекаюсь и читаю не отрывок, а всю поэму. Слушают хорошо, а под конец, когда я читаю:
В зале кто-то всхлипнул.
За сценой меня обнимают подружки, поздравляют с успехом. Подскочила Рыжая, быстро чмокнула меня в щеку и на сцену — объявлять следующий номер.
Тоня Логинова прочла «Сосну» Лермонтова по всем правилам, как учила Мария Петровна, и ее тоже поздравляют с успехом.
Провалился у нас только Вася Петушков, забыл конец своего стихотворения. Помялся, помялся, да и убежал со сцены. Он так сильно расстроился, что даже ушел с вечера.
Подходит ко мне Стешка.
— Даша, мне сейчас выступать. Объяви меня.
Стеша как-то по-особенному вышла на сцену. Не так, как объявляла наши номера. Вышла, опустила руки вдоль худенького тела, сурово глядит на публику и молчит.
В зале абсолютная тишина. Проходят минута, две, и тут зазвучал ровный, необычно суровый голос рыжей Стешки.
Нам кажется, публика даже не дышит, так тихо кругом. Все слушают и неотрывно глядят на Стешку, на ее бледное, строгое лицо и упрямые рыжие волосы.
Вот Стешка читает:
И нам кажется, что это Стешка вот сейчас, не дрогнув, войдет в горящую избу, мы уже видим огненные отблески на ее лице, она бесстрашно бросается к коню и на ходу останавливает его, вот она — статная, красивая, горделиво проходит по главной Высоковской улице…
А Стешка читает и читает, и у нас перед глазами проходит горестная судьба некрасовской крестьянки.
Рыжей аплодировали, стучали ногами, кричали «бис», вызывали, но она больше не хотела выходить.
Заставила ее выйти Мария Петровна. Тогда Рыжая попросила нашего гармониста подыграть ей к припевке. Гармонист вышел на сцену, заиграл. Выбежала Стешка и, приплясывая, пропела:
И убежала со сцены. Публика от восторга просто ревела, а Мария Петровна рассердилась.
— Это после классики, это после Некрасова, после изумительного чтения «Мороза, Красного носа» пропеть вульгарную частушку, да у тебя нет никакого вкуса!
А Стешка смеется:
— Дак я нарочно. Ну, для смеха, Мария Петровна! Нельзя же все время у публики слезу выбивать, нужно и посмеяться. А припевки наши, простые, их весь народ любит.
Радостные от своего успеха, расходились мы по домам.
Вышли на улицу, смотрим — стоит Лешка Кудрявый. Один, без Аньки, куда он ее дел — неизвестно.