Под куполом «Феерии» - страница 6

Алек шаркнул ногой, сообщая о своем присутствии, и только после этого зашёл в денник.

— Ты не видел седло Рэма?

Люк обернулся.

— Я отнёс его на манеж. Макс прибежал раньше времени, подготовил Рэма к тренировке и, думаю, уже оседлал его и ждёт тебя.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Алек. И до того, как Люк вернулся к своему занятию, потрепал по холке Адмирала и скормил ему пару яблок.

Всего у «Феерии» было пять лошадей, три из которых принимали участие в программе. Макса Алек обучал на более подходящем его росту и темпераменту андалузском красавце Рэмбрандте. Кроткий нрав, доброта и желание учиться делали его идеальным для выступления на манеже. Два жеребца-фриза Макмиллан и Пилигримм на первый взгляд были совершенно идентичны друг другу, но абсолютно противоположны Рэму: чёрная блестящая шкура без единой светлой отметины, более крупное строение и более вздорный нрав.

На тинкере Адмирале Роберт — в свое время — покорял сердца зрителей конной акробатикой, на нём же обучал Алека. Сейчас Адмиралу было уже девятнадцать лет, и он давно вышел из того возраста, когда мог выходить на манеж.

А что касается четвёртой лошади, то она не была манежной, и принадлежала лично Алеку. Жеребца марварской породы Роберт привёз из Индии. Дикий и необъезженный конь, совсем юный, был скорее экзаменом, чем подарком. И Алек справился, хотя для этого потребовался не один год. Он назвал его Римлоком и проводил с ним всё свободное время, чтобы познакомиться и привыкнуть друг к другу.

Лошади — животные табунные, поэтому им необходим вожак, и Алек приложил много усилий, чтобы стать им для Рима. Рим очень долго привыкал к тому, что на его спине будет кто-то ездить. Прошло уже четыре года, а он всё ещё позволял оседлать себя только Алеку. К Люку он относился благосклонно, зная, что тот его кормит, на других цирковых смотрел настороженно, а незнакомых пугался. С Римлоком было тяжело, особенно во время гастролей, но Алек ни за что бы от него не отказался.

— Макс, ты говоришь ему делать одно, в то время как твоё тело требует другого, — Алек сложил руки на груди. — Если ты делаешь пируэт налево, то зачем переносишь вес направо? Перенести вес, а не наклониться, Макс. Да, вот так хорошо, — он одобрительно кивнул головой, когда Рэмбрандт повернулся на триста шестьдесят градусов и поскакал дальше.

Это было едва ли не первое серьёзное замечание за всю тренировку — сегодня Макс был сосредоточен. Его посадка стала лучше, тело перестало быть разболтанным, и Рэм начал лучше понимать его желания.

Заминка произошла только с пируэтом[2], но это можно было списать на усталость. Алек сам перед этим заставил Макса целый час доводить до совершенства посадку и правильные посылы при испанском шаге.

— Выпрями спину, владей своим телом, помни, что любое твоё движение — это команда для лошади.

Пиаффе[3] — левада[4] — пиаффе.

Когда Рэм выполнил пиаффе, и его копыта начали поочередно и ритмично подниматься над землей, Макс выпрямил спину ещё больше, отклонился назад, и передние ноги Рэмбрандта стали подниматься вверх.

— Вау, — слишком громко выдохнул Макс, расслабившись на секунду.

Алек нахмурился. В такой момент нельзя расслабляться, какие бы сильные чувства тебя не охватывали.

После левады Рэмбрандт должен был снова перейти на пиаффе, и желательно при этом не потерять равновесие и не сбросить наездника.

Рэмбрандт задержался в леваде на несколько секунд, а потом медленно опустился на землю, тут же повинуясь беззвучной команде Макса и переходя на пиаффе.

— Я сделал это! — глаза Макса сияли, когда он спрыгнул на пол манежа. — Молодец, Рэм, молодец! — он погладил коня, поблагодарив за тренировку, и достал кубик сахара из кармана.

— Вы оба молодцы. Отлично поработали. Но не расслабляйся, Макс. Пока не доведёшь до совершенства пируэт, к более сложным элементам мы не перейдём.

Алек краем глаза увидел, как форганг[5] шелохнулся. Из-за него показался Саймон и тихо вышел на манеж, уже приученный к тому, что нельзя повышать голос во время тренировок Алека. Лошади хотя и были приучены к шуму на выступлениях, но могли испугаться и понести, если на тихом манеже раздавались резкие звуки.