Под небом пустыни - страница 15
— Есть.
— Чем он занимается?
— Был погонщиком верблюдов, а сейчас работает на кирпичном заводе.
— А мать?
— Мать — прачка.
— Ты учишься?
— Нет.
— Что же ты делаешь?
— Тку паласы зилу в мастерской.
— Сколько зарабатываешь?
— В день три тумана[49].
— Сколько часов работаешь в день?
— Десять часов (!).
— Давно работаешь?
— Пять лет.
— Что делаешь с деньгами?
— Все отдаю матери.
— Братья, сестры есть?
— Две сестры и два брата. Один брат в солдатах, другой сучит пряжу.
— Ну, а как работается?
— Да ничего. Весь день согнувшись готовлю основу для паласов зилу.
Он протянул руки. Кожа на обеих руках мальчика от кистей до кончиков пальцев была покрыта рубцами и трещинами. Да, до сих пор мы не знали толком, как ткут эти паласы зилу. Однако и сейчас не отважились спросить, почему понадобилось по десять часов в день, не разгибая спины, вручную ткать паласы, начав все это с восьми лет.
Усадив другого мальчика на место Али Мохаммада Барати, мы учинили допрос и ему.
— А тебя как зовут?
— Асгар Касйан.
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
— Отец есть?
— Есть. Хасан Касйан.
— Чем он занимается?
— Служит дворником в городской управе. Сколько зарабатывает — не знаю.
— А мать?
— Жена Абд ор-Рахима. Прачка.
— В школу ходил?
— Нет, ни разу.
— Чем занимаешься?
— Работаю в мастерской, готовлю основу для паласов зилу.
— Сколько зарабатываешь?
— В день три тумана.
— Сколько приходится работать?
— Когда рамазан[50], работаю с восхода до полудня, а летом — с утра до вечерней молитвы.
— Что делаешь с деньгами?
— Все отдаю отцу.
— Братья, сестры есть?
— Нас четверо братьев. Один медник, другой в Тегеране торгует вареным мясом, третий каменщик.
Вначале мы не обратили внимания на то, что он, говоря о матери, нарочито уважительно произнес: «Жена Абд ор-Рахима». Когда же мы закончили наш с ним разговор, мальчики громко расхохотались. Засмеялся и сам Асгар, а его самый близкий друг очень серьезно объяснил нам: «Асгар — подкидыш». Сам виновник этого разговора оказался более других доволен таким обстоятельством. Ведь только эта особенность выделяла его среди сверстников. Когда они величали Асгара между собой подкидышем, он воображал себя на голову выше остальных. Да, большое «удовольствие», наверное, корпеть, не разгибая спины, по десять часов в день с восхода до вечерней молитвы! Мы только не могли понять, как можно после такого тягостного труда и невзгод еще быть в хорошем расположении духа, прыгать, бегать и резвиться. Друг Асгара выглядел несколько почище, поопрятнее других. Мы сообразили, что он, наверное, учился в школе и богатый отец заботится о нем. Интересно побеседовать с ним, чтобы наглядно представить разницу в положении этих двух подростков.
— Твое имя?
— Джавад Ноушараф.
— Сколько тебе лет?
— Тринадцать.
— Отец есть?
— Да, Хабибе Саккаи, водонос при этом святилище.
— А мать?
— Мать не работает.
— В школу ходишь?
— Сейчас нет. Шесть классов кончил.
— Что же ты делаешь?
— Работаю на прядильной фабрике.
— Сколько зарабатываешь?
— Три тумана в день.
— Работаешь много?
— В день десять часов.
— Братья и сестры есть?
— Двое братьев и две сестры. Я самый младший.
Мы решили, что фабрики и мастерские Кашана переполнены тринадцатилетними подростками, и спросили:
— На фабрике все рабочие вашего возраста?
— Нет, у нас есть и «медведи», — ответил Джавад Ноушараф.
— При чем тут медведи? Разве медведи могут работать? Мальчишки молча в недоумении уставились на нас. Тут вмешался почтенный старец, который поднялся с трудом на крышу, опираясь на палку.
— «Медведями» они называют старших, — пояснил он.
Слова высокого старика с палкой привлекли наше внимание к его особе. У него обожженное солнцем смуглое лицо, сутулые плечи. Если бы время его пощадило, он, наверное, мог бы еще лет двадцать работать, а сейчас…
— Ревматизм у меня, — пожаловался старик.
Мы решили побеседовать с ним. Но на все наши вопросы он отмалчивался. По выразительной игре мускулов на его лице мы догадались о внутренней борьбе, происходящей в нем. Мы поняли, что он не хочет рассказывать о себе при болтливых и любопытных мальчишках. Наверное, он почтенный семьянин, у него дети такого же возраста, как эти сорванцы, да еще и другие рты. А говорить неправду о себе ему неловко, потому что ребятишки — его земляки и знают о нем все.