Под созвездием Большой Медведицы - страница 18

    -- Обязательно, -- ответил он. -- Сил я уже набрался.

    -- Ага, если родственники убиенной не пожалуют! -- Засмеялась Маша.

    -- Если меня еще не заломали, значит, буду жить долго и смогу вас защитить, - старался отшутиться Вадим.

    Сумерки в тайге наступили, как всегда быстро. Маша зажгла одну керосиновую лампу и комната вновь озарилась теплым желтоватым светом. Она и не заметила, как уснула вперед всех. Всеволод Анатольевич еще какое-то время ворочался, но вскоре затих.

Глава седьмая

    Вадим долго ворочался - не получалось заснуть. Мысль о том, что у него мог бы быть роман с Машей, не давала покоя. За то время, что они живут под одной крышей, могла навести старика на подобные мысли.

    А роман почти случился!

    Только они, как школьники, предпочли не говорить об этом. И вообще перестали разговаривать, словно в поцелуе было что-то стыдное. Вадим посмотрел на рассыпанные по подушке каштановые пряди, спустившиеся почти до пола, осторожно поднялся, поправил их, положив на подушку, затушил лампу и быстро уснул.

    История повторилась вновь -- дядя Сева ушел на рассвете, оставив на столе две коробки с патронами.

    Этой ночью Маша спала на удивление спокойно. Она не просыпалась по нескольку раз за ночь, посмотреть все ли в порядке. При каждом пробуждении, раньше, она осматривала единственную комнату маленькой избушки и, убедившись, что все в порядке, засыпала снова.

    Она была чутка, но этой ночью чуткость ей изменила. Как только ее голова коснулась подушки, она провалилась в сон.  Открыла веки лишь, когда солнце поднялось, высоко  лучи заиграли на ее лице. Маша сладко потянулась. Запрокинула голову, посмотрела на топчан Вадима: пустой и аккуратно заправленный одеялом. Прислушалась: костер весело потрескивал. Она слышала треск через открытую дверь. Вдруг  в комнате потемнело: в дверном проеме стоял Вадим, загораживая его могучим телом, и улыбался.

    -- Вставай, красавица, проснись, -- с широкой улыбкой процитировал Пушкина. -- Чай вскипел. Обед готов. Солнце высоко... Ну, и все остальное.

    -- А что на обед? -- Спросила Маша, и спохватилась: -- Как -- обед?

    -- Уже без четверти двенадцать! Обед! -- Развел руками, улыбающийся, Вадим. -- Ты так сладко спала, что было жаль тебя будить. Спокойно-спокойно и улыбалась.

    -- Пока здесь отдыхаю, я первый раз по-настоящему выспалась.

    -- Снилось что-то приятное? Да?

    -- Мне ничего не снилось, --  она сдвинула брови, припоминая, может, чего-то и видела во сне. -- Нет. Совсем ничего.

    -- Поднимайся. Сейчас котелок принесу и позавтракаем или пообедаем. А, впрочем, какая разница! -- Вадим махнул рукой и вышел.

    Маша уселась на топчане, прикрыв ноги одеялом. Ей сегодня впервые показался неказистый топчан королевской кроватью. Только она успела натянуть джинсы и топик, как в избушку вошел Вадим с котелком.

Маша повела носом: гречка с тушенкой. Вкуснятина!

    -- Пахнет вкусно!  - Она закрыла глаза, вдыхая аромат.

    -- Сейчас попробуем, -- деловито сказал Вадим и принялся раскладывать по тарелкам.

    -- Я только  умоюсь.

    Вадим слышал, как хлопает гвоздь в цинковом ведре, прибитом к кедру. Ведро было умывальником. Свежая, румяная, зашла Маша, утираясь полотенцем. Вадиму опять захотелось ее крепче прижать к себе и впиться в малиновые губы ( не выцветшие от времени!), но он только улыбался, глядя на нее, и ложка с кашей, которой он накладывал, повисла в воздухе.

    Маша не могла не заметить его реакции и смутилась. Никто давно на нее не смотрел в упор таким взглядом. Она бросила  полотенце на топчан и тихо спросила, глядя на  ложку:

    -- Это мне?

    -- Да...Нет...Тебе я уже положил, -- бросил ложку в свою, почти пустую, тарелку, а к ней подвинул, полную дымящейся каши.

    Обедали снова молча. Словно между ними закончились все слова! Маша, молча, собрала посуду и пошла к ручью мыть. В груди все клокотало, будто она пробежала километр. Странные чувства, возникающие к Вадиму, пробуждали странные желания. Ну, с чего бы они возникли?  Он всего-то высоченный...мускулистый... загорелый...О, Боже! Почти три года воздержания! Да мне пора памятник ставить! А какой нежный. Хочется мурлыкать, но нужно держать себя в руках. Зачем-то.