Под Золотыми воротами - страница 15
— Слыхал, — с интересом разглядывая девку, отозвался воин.
Марьяша, осторожно ступая белыми ножками по мокрой от росы траве, послушно побрела за Любимом. Было видно, что босиком она ходить не привычна, девчонка прикусывала губу и морщила нос так, как совсем недавно морщился от похмелья Якушка. Любим довел ее до «курятника», распахнул ворота:
— Вон смотри в углу, — указал он через широкий загон, — туда и беги.
— А зачем вам такой частокол? — обомлела при виде пустого пространства Марьяша. — Это, если мы нападем, оборону держать, да?
— То тебя не касается, беги уже.
«Вот додельная, все-то ей знать нужно».
— У нас сил много, подступимся и забор вас не спасет, бежали б вы подобру-поздорову, — блеснула она холодными темно-серыми глазами, и Любим впервые рассмотрел, что глазищи у нее как мартовский вороножский лед.
— Да погодим покуда бежать, — усмехнулся владимирский воевода.
«Было бы у вас силенок много, так уже давно подступились бы».
Назад Марьяша шла так же крадучись, несколько раз подпрыгивая и хватаясь за уколотую ногу.
— А чего сапоги скинула? — как бы между прочим поинтересовался Любим.
— Да так, — неопределенно отозвалась она.
— Чтобы в тебе скорее холопку простую признали, да?
Девчонка промолчала.
Поодаль от шатра Кун уже выставлял котел, готовясь для воеводы и десятников готовить кашу. Остальные вои суетились по своим кострам. Все вертели головами, разглядывая пленницу.
— Эй, Кун, вот тебе помощница! — крикнул Любим старику.
— Что ты, воевода-батюшка, не для боярышни кашу на костре варить, — заулыбался старик, — уж я и сам.
— С чего ты взял, что эта курица — боярышня? — еще раз окинул взглядом простую одежду пленницы Любим.
От его насмешливого тона и надменного взгляда девчонка надулась и горделиво вздернула носик.
— Ручки беленькие, без мозолей, ножки вон поколола — боярынька, — так же доброжелательно улыбнулся Кун. — У меня глаз наметан. А величать тебя старику, милостивая боярышня, как прикажешь?
— Марьяшкой ее кличут, — не давая ответить девице, поспешил выпалить Любим.
— Марья Тимофевна, — сухо сказала пленница, пронзая Любима серыми очами, казалось, могла бы, так и насквозь проколола бы.
— Вот сейчас нам эта боярынька белорукая кашу-то и сварит, — подмигнул воевода. — Кашу-то варить умеешь, али целыми днями лавки в светлице просиживала? — отчего-то Военежичу очень хотелось уколоть Марьяшку, чтобы позлилась, подергалась, огрызнулась; раньше такую склонность к злодейству он за собой не замечал.
— Умею, — так же надув щеки, ответила Марьяша.
— Да я и сам… — начал, не поняв игры, Кун.
— А ты не лезь, — и Любим, довольный, пошел слушать сказы ночных лазутчиков, ведь в полночь следует уже выступать к Онузе. Щуче он наказал выменять в соседней верви для Марьяшки лапти с онучами и одеяло. «Все ж холопка теперь моя, надо позаботиться. Да, холопка, — огрызнулся он собственной совести, — не сказывает, кто такая, значит холопка. И пусть отвыкает от замашек боярыньки».
Десятники смиренно ждали его у костра, не начиная без воеводы трапезу. Марья, к удивлению, о чем-то весело переговаривалась с Куном, стрекоча как сорока, видно было, что со стариком у них полное взаимопонимание, но стоило на поляне появиться Любиму, улыбка сразу же исчезла с разрумянившегося личика. «Ишь, курица рязанская!»
Простые вои, достав из-за пазух ложки, хлебали из общих котлов, десятские же мнили себя уже белой костью, и каждый собирался есть из своей деревянной мисочки. Кун первой наполнил ароматной кашей медную миску воеводы и подал ее Марьяше, указывая на Любима, девушка якобы не поняв кому нести, протянула ее Могуте. Тот замотал головой, мол, это не мне. Марьяша развернулась и, не глядя в глаза, небрежно сунула миску Любиму. Дальше Кун наваливал в посуду десятников оставшуюся кашу, а девушка смиренно разносила, крестя каждую миску и кланяясь мужам, как подобает благонравной девице, те смущенно откланивались в ответ, нахваливая новую хозяюшку. Разница была очевидна. Любим, насупившись, начал есть…
Песок сразу захрустел на зубах, словно кто-то доброй щепотью сдобрил им кашу. «Вот криворукая, а еще нос дерет! Черпак должно на землю уронила, так помыть надо было, Кун-то куда смотрел?»