Под звездой Хабар - страница 18

— Да уйди ты, клоп сушеный! — вдруг вспыхнула Ярина и оттолкнула Щур-Пацученю прямо на колесо тарантаса.

— Яриночка! Як бога кохам, в Слоним заберу, замуж возьму, будешь у меня как сыр в масле кататься, — исступленно бормотал пан Станислав, под­ползая к ней, словно слизень к кочану капусты.

— На тебе сыр! На тебе масло! — выдохнула Ярина, оскорбленная тем, что после необузданного Хрисанфа с ребятами на нее позарился этот поче­чуйный прыщ, и со всего маху шарахнула миской по затылку Щур-Пацучени. Что-то оглушительно треснуло — то ли глиняная миска, то ли философиче­ский череп — и весь мир поплыл медовыми да сметанными волнами. Пан Станислав пригорюнился и плашмя впал в мечтательное размышление.

IX

Ярина не стала дожидаться страшного суда, всплеснула руками, заломи­ла их, как ива неплакучая, и с нарастающим оглашенным воплем «Ой, люди добрые, убили!» метнулась по площади к церкви, расталкивая принаряжен­ных прихожан.

Она, путаясь в юбках, простоволосо ввалилась в кафоликон, где закончив­ший службу отец Екзуперанций тщательно гасил свечи, а попадья сметала в узелок остатки просвир, пала на холодный кафельный пол и возгласила:

— Грешна, батюшка! Как есть грешна! Пана Курву-Сученю убили!

Екзуперанций побледнел, схватился рукой за сердце и прислонился к иконостасу.

— Кто?

— Я убила, батюшка! Ой, грех на мне смертельный! Ой, в Сибирь пойду! Что же это будет?

— Дочь Валтасарова! Лилит лупоглазая! Предупреждал я тебя: не распут­ничай, не мети подолом перед мужиками. В пекле сгною! О Господи, что же это будет? Все, что я отмаливал от скверны римской, все осквернила: и храм, и двор, и кладовку с яствами!

— Ой, грешна, — выла, качаясь по закрученному колбасой мозаичному змею-искусителю, непутевая Ярина, дергая на себе волосы так, чтобы не очень больно было. Змей-искуситель, привыкший к тому, что на каждой службе его попирают десятки ног, саркастически смотрел на виртуозные корчи Ярины и одобрительно показывал раздвоенное жало, которое, по странному стечению обстоятельств, было направлено в сторону Далилы, бреющей Самсона.

Прихожане в восторге столпились в притворе и жадно смотрели на Ярину. Отец Екзуперанций и матушка Вевея попытались поднять плачущую убийцу и поставить ее на ноги, но Ярина упорно поджимала колени, бухаясь на карач­ки, и причитала, что жить ей теперь в сибирском монастыре.

Наконец отец Екзуперанций докумекал, что кухарка, несмотря на свой испуг, наслаждается всеобщим вниманием, и дабы прекратить кликушеское непотреб­ство, легонько огрел ее подсвечником. Ярина заикала и притушила голошение.

— Веди, показывай, валаамова ослица, — воззвал к ней настоятель.

Ярина покорно повлекла всех за собой в конюшню, где в медовом неудоб­стве экзистенциально распластался пан Станислав, на голове которого, брата­ясь между собой, бражничали пчелы и мухи.

Щур-Пацученю подняли, отхлестали по щекам, дабы привести в чувство, и ощупали темечко. Зря Ярина возводила на себя напраслину — ни капли христианской крови не пролила она, но шишку, тем не менее, господину поли­цейскому писарю влепила знатную.

— А орала-то, словно ее ухарь какой изнепотребил, — разочарованно пробурчал мельник Агап. — У благородных господ голова крепкая — ее зна­ния изнутри подпирают.

Отец Екзуперанций наложил на Ярину суровую епитимью: вымыть и перевязать невинно прибитую жертву; накормить; напоить; водкой фофан не смачивать, чтобы ненароком и пан Станислав не вознесся в эмпиреи к Пармену Федотовичу, ибо дом священника — не трактир. И вообще, он еще готов терпеть инородные толпы возле церкви, чтобы исполнить императорский указ, но не допустит каждодневного поношения Христа потому только, что господа чиновники слабы на голову и чрево.

А напоследок отец Екзуперанций строго-настрого, в самый что ни на есть последний-распоследний — Богородицей клянусь, истинный крест! — раз под страхом анафемствования запретил Ярине на пушечный выстрел при­ближаться к конюшне, пока в ней живут неотесанные похотливые мужланы. Ярина покорно кивала головой, соглашалась, что ей уготованы вертела раска­ленные и озера серные, что она — профура и самодайка, но священник видел, что отеческие слова и ласковые увещевания отлетают от нее, как от стенки горох, и не далее как сегодня же вечером в объятиях Хрисанфа она войдет в геенну огненную.