Поддельные шедевры - страница 21
Ван Меегерен переехал в Гаагу. Работал много, упорно, с настойчивостью одержимого. Писал портреты, картины на аллегорические и библейские сюжеты. Долгие часы и дни проводил в музеях, пытаясь раскрыть секреты старых мастеров нидерландской живописи. В 1922 году устроил персональную выставку. Постепенно он становится известен как одаренный портретист. Первые крупные заказы, первые гонорары… Поездки в Бельгию, Францию, Италию, Англию… Родовитой британской аристократии импонировала тщательная, педантичная манера голландского живописца, его гладкое письмо и умение придавать портретам современников блеск и аромат минувших эпох. За ней потянулись миллионеры из Чикаго или с «дикого Запада». Королям нефти и свиной тушенки тоже хотелось походить на настоящих королей.
Времена нужды прошли и забылись. Но не забылась тщеславная мечта юности. Спустя годы ван Меегерен был так же далек от ее осуществления, как и в молодости. Его поощряли, хвалили, охотно принимали в высшем свете, где ценили любезного, остроумного живописца, желающего и умеющего угодить заказчикам. Но всерьез художника все-таки не признавали. На выставках его картины оставались почти незамеченными, и рецензенты уделяли им в своих обзорах всего несколько строк. Серьезная критика или вообще обходила его молчанием, или же упрекала в несамостоятельности и подражании художникам прошлого. Музеи тоже пока что воздерживались от приобретения картин; облюбованное местечко возле Рембрандта и Хальса занимали другие.
Меегерен глубоко переживал неудачи, но не терял надежды. Он верил, что когда-нибудь и ему удастся ухватить капризную фортуну, стать великим художником. В глубине души он был убежден в своей гениальности; мнение же критиков и знатоков искусства объяснял их близорукостью либо завистью. О, они еще будут юлить и ползать перед ним, достойнейшим преемником великой живописи Нидерландов!
- Да, я обманул Геринга и его экспертов. Картину, которую все признавали за произведение Вермеера Дельфтского, написал я, я, я…
Упорно, с отчаянием, ван Меегерен твердил одно и то же на всех допросах.
- И не только «Христа и грешницу». Я написал еще пять «Вер-мееров» - «Омовение ног» в амстердамском Рейксмузеуме, «Голову Христа» и «Тайную вечерю» в собрании ван Бойнингена, «Благословение Иакова» в коллекции ван дер Ворма. И даже знаменитого «Христа в Эммаусе», что в роттердамском музее Бойманса. Тем же Бойнингену и Ворму я продал две картины Питера де Хооха, и их тоже сделал я.
Голос арестованного прервался, словно захлебнувшись столь необычным признанием. Глаза бегали из стороны в сторону, со лба катился холодный пот. Ван Меегерен знал, что решается вопрос о его судьбе. Терять было нечего.
- Бросьте запираться. Это мы уже не раз слышали, - Воонинг достал из папки какие-то бумаги. - Вот последнее заключение реставраторов Лейтвнлера и ван Бахемена. Они заверяют, что «Христос в Эммаусе» - произведение художника XVII, а не XX века.
- Нет, картину написал я. В Рокбрюне около Ниццы, где я жил до войны, в подвале моей виллы еще должны сохраниться этюды, наброски и та самая посуда, которую я изобразил на столе в картине.
- Хорошо. Проверим.
- Я докажу, что этих «Вермееров» и «де Хоохов» писал я. Дайте мне старый холст, кисти из барсучьего волоса, те краски, которые я укажу, дайте мне возможность работать, и я на ваших глазах напишу «Вермеера», и ни один эксперт не отличит его от подлинных.
Ван Меегерен понимал, что грозит ему в случае неудачи. И все же не боялся столь рискованного эксперимента. Сейчас, в кабинете следователя вся прошлая жизнь представлялась ему как тщательная подготовка к этому последнему, решающему экзамену.
И действительно, готовился он долго, основательно, не торопясь. Еще в 20-х годах у него созрел план действия, и осуществлял он его с редкостной целеустремленностью. Не один месяц внимательно, углубленно изучал биографии и творчество великих голландских художников XVII века, их манеру письма, особенности техники. В тиши библиотечных залов неутомимо листал старинные, пожелтевшие от времени манускрипты, переписывал замысловатые рецепты грунтов, красок, лаков. В дружеских, вроде бы непринужденных беседах со своим приятелем реставратором Тео ван Вейнгарденом выведывал секреты живописной техники XVII века. Настойчиво искал таких же кистей из настоящего барсучьего волоса, которыми писали старые мастера, целыми днями, - словно усердный подмастерье, - тер в фаянсовой ступе краски. За громадные деньги - 12 тысяч гульденов! - купил маленький кулек драгоценной лазури, этой удивительно чистой краски, до сих пор сверкающей на картинах художников прошлого. А в антиквариате приобрел большую картину неизвестного художника XVII века «Воскрешение Лазаря»: живопись можно было смыть, а старый холст и раму использовать.