Поднебесный гром - страница 63

Струев не отреагировал на реплику, промолчал.

— Мужчины, вы опять за свои полеты? — возмутилась Лариса. — А ну марш танцевать!

Суматохин и Волобуев вышли на круг со своими женами. Лариса подхватила Струева.

К Аргунову подскочила Оксана:

— Прошу вас.

Волчок, довольный и благодушный, как индийский божок, сидел на диване, по-домашнему поджав под себя ноги, и плавно взмахивал руками в такт музыке. Он чувствовал сегодня необыкновенный прилив счастья, ведь это так здорово — ощущать, что ты свой, нужный, полезный человек, что самолет, который так и хочется назвать не иначе как суперсамолет, уже доверился тебе и оправдал те надежды, которые возлагали на него конструкторы, рабочие, летчики.

Позже подошел и Володя Денисюк, хотя на приглашение испытателей отужинать вместе с ними ответил грустно: «А при чем тут я? Это ведь у вас праздник». Волобуев взял его за плечо: «Ты особо не ершись, а делай, как тебе говорят!»

Жена Денисюка оказалась довольно миловидной. Оксана на правах хозяйки усадила ее рядом с собой, стала потчевать варениками.

Много танцевали и пели, и больше всех веселился Волчок, беспрестанно напевая:

В порыве чувств он увлеченно рассекал воздух кулаком, никого не замечая, и эта его увлеченность передавалась остальным, и все подхватывали дружно и слаженно:

Лишь один Струев сидел скучающий и непричастный ко всему.

Его, видимо, не трогали ни песня, ни компания. Он и исчез незаметно, когда все пустились в пляс.

В общем, веселились от души. И вдруг в самый разгар этого буйного, суматошного веселья Волчок тряхнул своим разбойным чубом и предложил:

— Давайте послушаем песню, мою любимую.

Он разыскал пленку, и в притихшей тишине грустно и проникновенно зазвучал голос Бернеса. Пел он о солдатах, которые превратились в летящих над землей журавлей, пел так просто и естественно, как будто и не пел вовсе, а рассказывал о своей судьбе.

Песня затихла, и в комнате тоже стало тихо. Только электрический самовар устало бормотал что-то непонятное, никелированная крышка его мелко-мелко подрагивала, и тоненькая струйка пара свечой вырывалась вверх.

Но пить чай уже не хотелось. Хотелось просто посидеть, поговорить.

И они еще долго говорили о полетах, о пережитом, делились радостями и печалями, и Валера, глядя на лица своих друзей, думал: «Что для них сделать доброе и приятное?»

Когда гости расходились, он опять включил магнитофон и настежь распахнул окно.

Друзей провожала его любимая песня:

Лариса скучала. Андрей все время на работе, с Ольгой не поговоришь — молчунья. Впрочем, она и не знала, о чем с ней говорить. Как идут дела в школе? Может показаться слишком назойливо. О нарядах? Но Ольгу это еще мало интересовало. А еще о чем? Пробовала Лариса пригласить ее в кино. «Некогда». А то: «Я с девчонками». В общем, никак не могла она подобрать к душе Ольги заветный ключик. В конце концов сдалась: пусть живет как хочет. У нее и своих забот хватает: обстирать, накормить семью. К тому же надо готовиться в институт.

С работы Лариса ушла. Хоть и хороший у нее начальник, но все-таки надоело быть вечно на побегушках. В заявлении она написала:

Гокадзе как-то хитро посмотрел на нее, но ничего не сказал и заявление подписал. Правда, подавая ей уже подписанное заявление, он все же спросил:

— А не пожалеешь?

Да, Сандро Вартанович как в воду глядел: уже через несколько дней ничегонеделания Лариса пожалела, что ушла с работы. Там хоть не скучала — был коллектив. А дома? С ума можно сойти от одной тишины. Попробовала заниматься — ничего на ум не шло. Да и какой институт, когда будет ребенок!

И вот она слонялась из угла в угол целыми днями, поджидая с работы Андрея. Он приходил, и все в доме сразу преображалось. Она кидалась ему на шею, обнимала, целовала, но, даже целуя мужа, Лариса все время почти физически ощущала за собой прикрытую дверь Ольгиной комнаты.

Ольга выходила немного спустя, молча убирала отцовские ботинки, относила на вешалку куртку, иногда ворчала: