Подозрение - страница 4

— Вот видишь, а мы уже считали Эменбергера убийцей.

— В этом деле за последнее время сделаны колоссальные шаги, — ответил Берлах сухо. — Время, друг мой, время. Английские газеты мне не нужны, а швейцарские оставь.

— Статьи Эменбергера в «Ланцете» гораздо серьезнее, Ганс, — возразил Хунгертобель, убежденный, что друг заинтересовался медициной. — Прочти их.

— В медицинском еженедельнике Эменбергер пишет все-таки по-немецки, — сказал старик несколько насмешливо.

— Ну и что? — спросил врач, ничего не понимая.

— Меня занимает его стиль, Самуэль, стиль врача, обладавшего когда-то литературным талантом. Статьи написаны довольно-таки беспомощно, — сказал следователь осторожно.

— Ну и что с того? — спросил Хунгертобель, ничего не понимая и изучая кривую температуры на таблице.

— Так просто алиби не докажешь, — сказал комиссар.

— Что ты хочешь этим сказать? — воскликнул ошеломленный врач. — Ты еще продолжаешь подозревать?

Берлах задумчиво посмотрел на растерявшегося друга, на старое, благородное, покрытое морщинами лицо врача, никогда не искавшего в своем труде легкого пути и все же так мало знавшего людей, а затем сказал:

— Самуэль, ты ведь, как всегда, куришь сигары «Литл Роз»? Было бы великолепно, если бы ты мне предложил одну, я уже предвкушаю удовольствие закурить после овсянки.

Еще до обеда к больному, без конца перечитывавшему одну и ту же статью Эменбергера о поджелудочной железе, пришел первый посетитель со дня операции. В одиннадцать часов в палату вошел его шеф и, не снимая зимнего пальто, держа шляпу в руках, несколько смущенно сел у постели больного. Берлах прекрасно знал, что означает это посещение, а шеф прекрасно знал, как обстоят дела комиссара.

— Ну-с, комиссар, — начал Лютц, — как поживаем? Мы опасались худшего.

— Потихоньку выздоравливаю, — ответил старик и скрестил руки за головой.

— Что это вы читаете? — спросил Лютц, пытаясь отсрочить разговор о теме своего посещения. — Если не ошибаюсь, Берлах читает медицинские журналы?

Комиссар не смутился.

— Читаю запоем, как детектив, — сказал он. — Вот так, пока болеешь, понемногу расширяешь свой кругозор.

Лютц хотел узнать, как долго, по мнению врачей, старик должен соблюдать постельный режим.

— Два месяца, — ответил комиссар. — Я должен лежать еще два месяца.

Хотел этого шеф или нет, а пришлось начинать.

— Знаете, комиссар, предельный возраст, — выдавил он из себя. — Предельный возраст на службе. Вы ведь понимаете: закон есть закон.

— Понимаю, — ответил больной, не моргнув глазом.

— Всему свой черед, — сказал Лютц. — Вы должны себя беречь, комиссар, это сейчас самое главное.

— Ну, а как современная научная криминалистика, благодаря которой преступника обнаруживают, как яркую банку с конфитюром? Кто заступит на мое место? — хотел узнать старик.

— Ретлисбергер, — отвечал шеф. — Он уже принял ваши дела.

Берлах кивнул:

— Ретлисбергер и его пятеро детей будут рады повышенному окладу, — сказал комиссар и спросил: — С нового года?

— С нового года, — подтвердил Лютц.

— Итак, значит, до пятницы я продолжаю быть комиссаром, — сказал Берлах. — Рад, что закончил государственную службу, в свое время турецкую, а теперь бернскую. И вовсе не потому, что теперь нужно больше свободного времени, чтобы читать Мольера и Бальзака, а оттого, что буржуазный порядок не является лучшим.

Он хорошо разбирается во всем этом. А люди всегда одинаковы, ходят ли они по воскресеньям в Айя Софию или же в бернский собор. Крупных жуликов не трогают, а пузатую мелочь бросают в тюрьму.

Вообще на свете целая куча преступлений, и на них не обращают внимания, потому что они более эстетичны, чем бьющее в глаза убийство, о котором к тому же напишут в газетах. Мир небрежен и скверен и поэтому катится к черту. Государственной службе больше не нужна такая старая ищейка, как он, потому что слишком много пустяков, слишком много вынюхивания, а настоящая дичь, за которой есть смысл и должно охотиться, находится под охраной закона, как в зоопарке.

У доктора Люциуса Лютца от таких слов вытянулось лицо, разговор был ему неприятен, и он считал неуместным молчать, слушая такое крамольное мнение, однако старик в конце концов был болен, да к тому же уходил на пенсию.