Подпольная кличка - Михаил - страница 6
Когда ввели арестованного, Подгоричани пригласил его сесть на стул, что против окна, и попросил подождать. Это был старый прием: пока арестованный томится в ожидании, можно наблюдать за ним, просматривая какие-нибудь не относящиеся к делу бумаги (пусть думает, что о нем знают больше, чем есть на самом деле).
Итак, посмотрим, что за птица. Судя по одежде, из простого сословия: куртка из грубого дешевого сукна, сатиновая рубашка-косоворотка, сапоги. Руки крупные и сильные. Молод, лет двадцать с небольшим, похоже и бриться-то не так давно начал. Овал лица почти детский. Но вот рот и глаза совсем не детские. Рот большой, упрямый. Детского лепета из таких губ уже не услышишь. Но самое непонятное — глаза. Уж слишком уверенные. Взгляд тяжелый, даже слишком тяжелый. Как-то неприятно смотреть в такие глаза. В позе напряжения не чувствуется. Что-то уж очень спокоен…
На первый вопрос арестованный ответил без всяких эмоций: «Зовут меня Борис Антонович Чистяков. Это вам известно по паспорту. Вот, собственно, и все, что я могу вам сообщить…»
Остальные вопросы повисли в воздухе…
Подгоричани, добросовестно спросив обо всем, что полагалось, продолжал:
— Вы обвиняетесь в том, что принимали участие в сообществе, организованном в городе Екатеринбурге в целях ниспровержения существующего общественного строя, а также в том, что распространяли путем печатания на типографском станке сочинения, имеющие целью возбудить среди рабочих, населения и воинских чинов неуважение к верховной власти и стремление к ее ниспровержению. Что вы можете сказать по поводу этого обвинения?
— Только то, что вы зря теряете время, ротмистр.
Но Подгоричани хочет выиграть эту психологическую битву. Поначалу почти все арестованные упрямятся. Нужно сломить их внутреннее сопротивление. Но сделать это надо умело. Грубостью многого не добьешься: она часто только усиливает упрямство. Лучше разговорить человека, снять с него заторможенность, враждебное отношение. Если систематически повторять одно и то же, Можно убедить человека в чем угодно.
Это была хорошо отрепетированная речь, где продуманы каждая интонация, каждый жест. О сложности жизни, о бессмысленности попыток переделать мир, об увлечениях молодости, об иллюзиях, от которых нужно вовремя избавиться…
— Я — жандарм, но я во многом понимаю вас, революционеров, хотя это может показаться странным. Я тоже вижу, что не все у нас в России устроено так, как этого бы, хотелось. Понимают это и в правительстве и готовят сейчас широкие реформы. Но революционеры своими неразумными действиями могут все испортить…
Я чувствую, вы умный человек и можете смотреть на вещи реально. И вы могли бы и помочь усовершенствованию России, и спасти свое будущее. В моих силах не дать. вашему делу дальнейшего хода… Но для этого вы должны оказать нам некоторые услуги. Нет, не подумайте, что я склоняю вас к предательству. Дело вовсе не в этом. Правительство, готовя реформы, хочет мира со всеми, в том; числе и с революционерами. Но оно должно знать намерения революционных организаций, настроение революционеров. Никаких имен, адресов. Подумайте об этом…
Подгоричани повернулся к арестованному, наткнулся на его взгляд и замолк на полуслове: так смотрят на нечаянно раздавленную гадость.
Граф отдернул глаза, нажал на кнопку звонка и, когда в дверях появился жандарм, не глядя на арестованного, сказал:
— Уведите.
Оставшись один, Подгоричани долго ходил по кабинету, а затем принялся дописывать протокол допроса.
«1905 года 31 января в городе Екатеринбурге я, отдельного корпуса жандармов ротмистр Подгоричани, допрашивал нижепоименованного в качестве обвиняемого, который показал: «Зовут меня Борис Антонович Чистяков».
О своих летах, месте прописки, звании, местожительстве здесь в городе Екатеринбурге и вообще, а равно по другим пунктам, означенным в настоящем протоколе, Чистяков отказался объяснить что-либо. На предъявленные ему обвинения Чистяков заявил, что он ничего не желает отвечать по этому поводу…
Подписать настоящий протокол назвавшийся Чистяковым также отказался и не объяснил причины».