Подробности жизни - страница 11

стр.

Сорокин постоял, глядя на все это не больше минуты, и пошел дальше, к дому. Свернул на Большой проспект, совершенно опустевший, вымерший. Дома стояли седоватые от изморози, стылые и без света, без каких-либо признаков жизни, со старыми, еще осенними, плакатами и призывами на стенах: «Все силы на защиту родного города! Ленинград врагу не отдадим, чести своей не опозорим!»

Из одного парадного Сорокина окликнули:

— Эй, военный! Вас тревога тоже касается!

— Я на спецзадании! — находчиво ответил Сорокин, не сбавляя шага. В его бумагах и в самом деле стояли такие слова: «Цель командировки: с п е ц з а д а н и е». Это придумал начальник штаба, чтобы никто в городе к саперам не придрался.

— Товарищ военный, не нарушайте! — услышал Сорокин из-под арки еще одного дома.

Оказывается, они были не такие уж мертвые, эти затемненные, затаившиеся в зимней тревожной ночи ленинградские дома. Каждый нес свою посильную службу.

Услышав этот второй окрик, Сорокин опять отговорился своим спецзаданием.

— А вы не по ракетчикам? — спросила тогда дежурная.

— Нет… Но если надо помочь…

— Иди сюда, я тебе расскажу кое-что.

Послушный от неожиданности, Сорокин свернул под арку, разглядел там толстенькую от многих одежек дежурную.

— Тут вот какое дело, — подступила к нему женщина с доверием и надеждой. — Третьего дня поймали у нас мальчишку-ракетчика.

— В нашем районе? — удивился Сорокин.

— Говорю — вот здесь!

— У нас же тут никаких заводов, никаких объектов.

— Есть или нет — это не наше дело.

— Печатный двор разве что? — предположил Сорокин.

— Может, и Печатный… Да ты что, выпытывать у меня задумал? — насторожилась дежурная.

— Ладно, ладно, не волнуйся, — успокоил ее Сорокин.

— Так вот послушай. Поймали мы этого сопляка с ракетницей, стали спрашивать, кто ракетницу дал, зачем ракеты пускал. Сперва он отказывался — дескать, нашел на улице, хотел поглядеть, как она стреляет, ну а когда поднажали на него, признался: ракетницу дал какой-то дядька и велел пускать ракеты во время налетов. Спрашивают: как же ты мог согласиться, такой-сякой? А мне, говорит, хлебную карточку дали. Кто дал? Тот самый дядька. Где он живет? Мальчишка говорит — не знаю. Ну, может быть, и правда не знает, лет четырнадцать-пятнадцать дурачку, и мать у него болеет… А мы теперь этого дядьку поджидаем — есть такие данные. Так что если ты по этой части…

Сорокину пришлось признаться, что ни на каком он не на спецзадании, а просто спешит домой — маленький отпуск до завтрашнего утра дали.

— Ну так тогда конечно, — не стала задерживать его женщина. — Ты вот так иди, по стеночке, как тропинка проложена… А как там на фронте-то? — запоздало спохватилась она.

— Стоим.

Сорокин уже шел по указанной ему тропинке. И явственно слышал над головой гул самолетов — густой, вибрирующий, тугой. Кажется, сам воздух становился от этого гулким и плотным. Потом где-то в отдалении, может, у Московского вокзала, самолеты начали сбрасывать бомбы. Сорокин ощутил, как вздрагивает под бомбами земля, и вспомнил издевательскую, еще осеннюю похвальбу немцев: «Мы раскачаем колыбель революции!» Сколько листовок таких было сброшено и сколько потом бомб скинули немцы — не сосчитаешь! А колыбель-то все-таки не раскачали.

Сорокин еще издали увидел свой дом со старинными массивными балконами, зарадовался ему, как родному человеку, и прибавил шагу. Не побежал, нет — для этого ему не хватило бы теперь прыти! — но пошел более крупным и спорым шагом, почти так же, как возвращался, бывало, с работы, довольный и чуть-чуть нетерпеливый. И столь же быстро поднялся на свой этаж. Только здесь, перед дверью, невольно остановился, не сразу поднял руку к звонку. Посветил зачем-то фонариком. Вытер ладонью прохладно-влажный лоб. Услышал какое-то движение за дверью. И вдруг улыбнулся…

VII

И вспыхнуло солнце, и ударил дождь. В синем, голубом и солнечно-зеленом свете возникла Ольга в своем девичьем, красном с белыми горохами, платье. С сумочкой на руке. Юная и взрослая, как обычно и выглядят и ведут себя девушки в двадцать лет. Сам же Никита вел себя тогда как малый ребенок, стосковавшийся по матери.