Поэзия периода Великой Отечественной войны и первых послевоенных лет - страница 16
Рука — к винтовке, но стрелять не смею...
Ведь он один на берегах Невы...
Земляк! И предо мною голубые
Встают папахи горных кедрачей,
Как бы сквозь сон, сквозь шорохи лесные
Я слышу ранний хохот косачей.
Так, вспоминаю, в голубом томленье
Глаз не сводил я с полулунных крыл...
Легла винтовка на мои колени,
Поднять ее я не имел уж сил.
Да и зачем? Мой выстрел, знаю, меток,
Но птица пусть свершает свой полет.
Охотник я. Я знаю толк в приметах:
«Кто птицу бьет, тот зверя не убьет».
1943
НИКОЛАЙ ОТРАДА[2]
МИР
Он такой,
Что не опишешь сразу,
Потому что сразу не поймешь!
Дождь идет...
Мы говорим: ни разу
Не был этим летом сильный дождь.
Стоит только далям озариться —
Вспоминаем
Молодость свою.
Утром
Заиграют шумно птицы...
Говорим: по-новому поют.
Всё:
Мои поля,
Долины, чащи,
Солнца небывалые лучи —
Это мир,
Зеленый и журчащий,
Пахнущий цветами и речистый.
Он живет
В листве густых акаций,
В птичьем свисте,
В говоре ручья.
Нельзя в нем забываться.
Так,
Чтоб ничего не различать.
. . . . . . . . . . . .
Чтоб цвела земля во всей красе,
Чтобы жизнь цвела,
Гудела лавой,
Старое сметая на пути.
Ну, а что касается до славы —
Слава не замедлит к нам прийти.
1939
* * *
Еще утрами черный дым клубится
Над развороченным твоим жильем.
И падает обугленная птица,
Настигнутая бешеным огнем.
Еще ночами белыми нам снятся,
Как вестники потерянной любви,
Живые горы голубых акаций
И в них восторженные соловьи.
Еще война. Но мы упрямо верим,
Что будет день,— мы выпьем боль до дна.
Широкий мир нам вновь раскроет двери,
С рассветом новым встанет тишина.
Последний враг. Последний меткий выстрел.
И первый проблеск утра, как стекло.
Мой милый друг, а все-таки как быстро,
Как быстро наше время протекло.
В воспоминаньях мы тужить не будем,
Зачем туманить грустью ясность дней,—
Свой добрый век мы прожили как люди —
И для людей.
1944
НИКОЛАЙ МАЙОРОВ[3]
* * *
Нам не дано спокойно сгнить в могиле —
Лежать навытяжку,— и, приоткрыв гробы,
Мы слышим гром предутренней пальбы,
Призыв охрипшей полковой трубы
С больших дорог, которыми ходили.
Мы все уставы знаем наизусть.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
В могилах мы построились в отряд
И ждем приказа нового. И пусть
Не думают, что мертвые не слышат,
Когда о них потомки говорят.
ВЛАДИСЛАВ ЗАНАДВОРОВ[4]
НА ВЫСОТЕ «Н»
На развороченные доты
Легли прожектора лучи,
И эти темные высоты
Вдруг стали светлыми в ночи.
А мы в снегу, на склонах голых,
Лежали молча, как легли,
Не подымали век тяжелых
И их увидеть не могли.
Но, утверждая наше право,
За нами вслед на горы те
Всходила воинская слава
И нас искала в темноте.
ВЛАДИМИР ЧУГУНОВ[5]
ПЕРЕД АТАКОЙ
Если я на поле ратном,
Испустив предсмертный стон,
Упаду в огне закатном,
Вражьей пулею сражен,
Если ворон, словно в песне,
Надо мною круг замкнет,—
Я хочу, чтоб мой ровесник
Через труп шагнул вперед.
Пусть ускорит он походку
Среди выжженной травы,
Пропотевшую пилотку
Не снимая с головы.
И, зажав винтовку твердо,
Отомстит за смерть мою,
За страдания народа
И за Родину свою!
1943
ПОСЛЕ БОЯ
Хорошо, товарищ, после боя,
Выдыхая дым пороховой,
Посмотреть на небо голубое —
Облака плывут над головой...
И в затихшем орудийном гуле,
Что в ушах моих еще звенит,
Вся страна в почетном карауле
Над убитым воином стоит.
10 мая 1943 г.
БОРИС БОГАТКОВ[6]
ПЕРЕД НАСТУПЛЕНИЕМ
Метров двести — совсем немного —
отделяют от нас лесок.
Кажется — велика ль дорога?
Лишь один небольшой бросок.
Только знает наша охрана —
дорога не так близка.
Перед нами — «ничья» поляна,
а враги — у того леска.
В нем таятся фашистские дзоты,
жестким снегом их занесло.
Вороненые пулеметы
в нашу сторону смотрят зло.
Магазины свинцом набиты,
часовой не смыкает глаз.
Страх тая, стерегут бандиты
степь, захваченную у нас.
За врагами я, парень русский,
наблюдаю, гневно дыша.
Палец твердо лежит на спуске
безотказного ППШа.
Впереди — города пустые,
нераспаханные поля.
Тяжко знать, что моя Россия
от того леска — не моя...
Посмотрю на друзей-гвардейцев:
брови сдвинули, помрачнев,—
как и мне, им сжимает сердце
справедливый, священный гнев.
Поклялись мы, что встанем снова
на родимые рубежи!
И в минуты битвы суровой
нас, гвардейцев, не устрашит