Поэзия США - страница 26
Но все же в срок экзамен сдан,
И степень получил болван.
Се стал ученым ученик
Без помощи ума и книг,
Ведь колледж всем нам лечит мозг,
Шлифует вид, наводит лоск;
Взять мантию — он сим нарядом
Польщен. Admitto te ad gradum[13].
Жизнь возле мысли как-никак,
Дурацкий освятив колпак,
Сподобит паре языков,
Умом обяжет дураков, —
Ну точно царские короны!
В тех — блеск придворных, лесть, поклоны,
Ум, гений, доблесть, добродетель,
Премудрость, мудрость. Бог свидетель! —
Накроют плешь, улучшат вид —
Колпак дурацкий и сокрыт!
Герой наш отягчен умом,
Чему свидетельство — диплом,
Где текста каждый оборот
Он вам прочтет и не соврет, —
Се пропуск, дабы поучать,
На нем и колледжа печать;
И в свет с обдуманной ноги
Гордыней сделаны шаги.
Прошло полгода. Тугодум
Зрит свой кошель, пустой, как ум.
Отец, поняв, что сын — балласт,
Его отторгнул. Бог подаст!
Но дал совет — детей учить,
А с проповедью погодить.
Что ж, рассуждаешь ты умно,
Не годен к делу все равно
Твой первородный. Вора встарь
От петли выручал алтарь,
А ныне — тупость от позора
Спасается в тени притвора;
Там ей поклоны и хвалы,
Там — ни насмешек, ни хулы,
Там и сатира — злющий враг! —
Не подберется к ней никак,
Там божий текст в опору дан
Безмозглости. В защиту — сан.
И вот герой наш в школе занят.
Он в год за сорок фунтов нанят.
Вокруг юнцы, как битый полк,
Не в книжках, в порке зная толк,
Сидят, трепещущи и робки
От предвкушенья новой трепки.
Во кресла он свои воссев,
Осанкой, взором чистый лев,
Лениво, безразлично там
Вещает. Что? — не знает сам.
Законодатель и учитель,
Судья, крючок и кар вершитель,
Чем жестче, мнит он, наказанье,
Тем лучше и образованье,
А назидательная розга
Есть возбудитель качеств мозга.
От порки — несомненный прок:
Всяк ревностней зубрит урок.
Поря же нерадивых вволю, —
Сломаешь прут, но сломишь волю…
И вот к собрату он стучится,
Чтоб проповеди поучиться.
А поучиться хочет — страсть!
А не научится — украсть!
И, чтоб раздуть угасший пыл,
Он на полгода мир забыл.
Но вот — готов. Стиль отработан.
Служитель Божий, в мир идет он.
Ряд встреч затем, весьма детальных,
Со пастыри приходов дальних,
Где неофит наш, с чувством меры,
Толкует им свой символ веры
И, одобренье получив,
Служить идет, поклон отбив.
И что же, что его мозги
В томах не видели ни зги?
И что ж, что слаб он, и весьма,
По части чтенья и письма?
И что же, что ни то ни се?
Он — ортодокс. А это — все!
Гарриет Чванли
Судья атласов и шелков,
Шнурков знаток и башмаков,
Провидица, посколь провидит,
Когда и что из моды выйдет,
И знает, из каких сторон
Получен лиф или роброн,
И угадает до минуты,
Когда укоротишь длину ты
Согласно моде. Все бы рад
Ее дотошный узрить взгляд.
(Так муха видит каждый атом
Особым зренья аппаратом).
Не жаль труда ей посвятить,
Дабы товарок просветить
О том, что́ модно; переписка
Ведется ею в части сыска
Всех сведений о всех балах,
О том, что носят при дворах
И что предпочитает свет:
Какой корсаж, какой корсет,
Каких шелков ввезли купцы?
И — как с чепцами? Что чепцы?
А стиль? А что насчет манер?
Чем обольщаем кавалер?
Насколь жеманен нынче взгляд?
Как белятся? Что говорят?
Как поощрять? Как трепетать?
Как чувства нежные питать?
Вот в воскресенье наша дева,
Одета — что там королева! —
(Приехал в город гость как раз),
Весь день воскресный напоказ
Проводит в церкви без забот,
Ведь молится во храме тот,
Кто ищет господа в приделе, —
Красотки же при ратном деле;
Соперничеству и кокетству
Местечко есть и по соседству
С благочестивостью, и нам
Корить негоже прытких дам,
Поскольку в воскресенье тут
Венчается недельный труд.
Здесь — штурм. А крепостью стоят
Напротив кавалеры в ряд.
И входит женский эскадрон
Во храм, весьма вооружен
Оружием любви. Как шлемы,
Чепцы на них любой системы,
Шелка штандартами горят,
Вуали, как значки, летят,
И тяжкие мортиры шарма
Повыкачены вдоль плацдарма.
Как в годы оны европейцы,
Боясь, что их прибьют индейцы,
С собой таскали ружья, так
Псалтирь, тавлинка и табак —
Оружьем стали церкви грозной,
Сейчас, как встарь, победоносной,
Где богослов, как дикобраз,
В коллегу мечет иглы фраз.
Но что нам в том! Пообличаем