Погибшая леди - страница 21

Ему даже нравилось выслушивать ходившие про нее россказни, часто весьма язвительные, о том, какую веселую жизнь она ведет зимой в Колорадо, как льнут к ней молодые люди. Иногда он при этом думал: а ведь она могла бы жить так всегда, все те годы, что он ее знал, однако выбрала другую жизнь. И возможно, это очевидное несоответствие между той жизнью, для которой она была создана, и той, какую добровольно выбрала, и придавало особую остроту ее очарованию. Соблюдая общепринятые правила приличия, она дерзко потешалась над ними — дух противоречия был у нее в крови.

В те вечера, когда в вист у Форрестеров не играли, Нил обычно сидел у себя в комнате и читал, однако вовсе не книги по праву, как ему полагалось. Прошлой зимой, когда Форрестеров в Суит-Уотере не было и один унылый день медленно сменялся другим, Нил открыл богатейшие, можно даже сказать неистощимые возможности занять себя. В комнате за приемной судьи, между дверью и стеной, высился узкий книжный шкаф, снизу доверху наполненный строгими томами в темных коленкоровых переплетах. Они стояли отдельно от книг по праву — это было почти полное собрание классиков, которое судья Помрой приобрел давным-давно, в бытность свою студентом Виргинского университета. Уезжая на Запад, он захватил эти тома с собой, но не потому, что любил их перечитывать, — просто в те дни истинному джентльмену надлежало иметь в доме подобные книги, так же как кларет в погребе. Среди прочих в шкафу стояли три тома Байрона, и прошлой зимой дядюшка порекомендовал Нилу почитать его стихи в связи с произнесенной кем-то цитатой, которую Нил не понял.

— Только не читай пока «Дон Жуана», — сказал судья со значительной улыбкой. — Подожди, пока повзрослеешь.

Естественно, что именно с «Дон Жуана» Нил и начал. Потом он проглотил «Тома Джонса»[7], «Вильгельма Майстера»[8] и взахлеб читал все подряд, пока не добрался до Монтеня[9] и полного собрания переводов Овидия[10], а добравшись до них, Нил уже не мог с ними расстаться. Кого бы он ни читал впоследствии, он все время возвращался к их сочинениям. По его мнению, эти двое джентльменов знали, о чем пишут. Даже в «Дон Жуане» Нил усмотрел некоторые «подтасовки», но на Монтеня и Овидия можно было положиться.

В собрании классиков имелись и труды философов, но в них Нил едва заглянул. Его не интересовало, о чем люди думали, он жаждал узнать, что они чувствовали и как жили. Если бы кто-нибудь заранее сказал, что полюбившиеся ему книги — тоже сочинения классиков и в них заключена вековая мудрость, он наверняка даже не стал бы их открывать. Но, наткнувшись на эти богатства самостоятельно, он зажил скрытой от чужих глаз, исполненной тайных наслаждений жизнью. Он читал и перечитывал «Героид»[11], и ему казалось, что лучше о любви никто не сказал. Для Нила эти книги не были средством развлечься, убить время, они представлялись ему живыми существами, застигнутыми в разгар происходящих с ними событий, и эти, с виду строгие и сдержанные, тома, казалось, немало удивлялись непрошенному вторжению в их жизнь. Нил как бы нашел щелку, чтобы подглядывать в прошлое, и ему открывался доступ в великолепный мир, где люди блистали, дерзали и вдохновенно грешили, и все это происходило давным-давно, когда об американском Западе еще никто не знал, а такого городка, как Суит-Уотер, и в помине не было. Целыми вечерами Нил упоенно читал, сидя у лампы, и это чтение открывало перед ним новые горизонты, помогало лучше разобраться в окружающих его людях и уяснить, чего он ждет от себя и от них. Почему-то, начитавшись этих книг, Нил решил стать архитектором. Как знать, если бы судья Помрой оставил свое собрание классиков в Кентукки, жизнь его племянника, пожалуй, сложилась бы по-другому.

Наконец-то наступила весна, и с ее приходом поместье Форрестеров небывало похорошело. Капитан проводил долгие счастливые дни, ухаживая за цветущими кустами, и его жена, когда приходили гости, обычно шутила:

— Сейчас, сейчас, я пошлю за мистером Форрестером нашего английского садовника, видите, он возится в саду.

В начале июня, когда на розах капитана начали появляться бутоны, его приятные занятия были внезапно прерваны. Однажды утром он получил тревожную телеграмму. Капитан вскрыл ее садовыми ножницами, вернулся в дом и попросил жену позвонить судье Помрою. Банк в Денвере, где Форрестеры хранили почти все свои сбережения, обанкротился. В тот же вечер капитан и судья курьерским поездом выехали в Денвер. Давая племяннику последние распоряжения насчет дел в конторе, судья обмолвился, что боится, как бы капитан не потерял большую часть своего состояния.