Поглощенные обманом - страница 16

Глубокий стон срывается с его губ, и я использую его как стимул, чтобы ускорить то, что я делаю. Странное чувство силы, смешанное с возбуждением, поражает меня. Мои бедра сжимаются, а сердце стучит так громко, что чуть не разрывает грудь.

Я та, кто доставляет ему удовольствие сейчас, причина, по которой он издает благодарные звуки и твердеет у меня во рту. В данный момент я единственная, кто может освободить его.

Адриан погружает свои сильные, худые пальцы в мои волосы, затем тянет меня за них назад. Я не отпускаю кончик его члена и не отпускаю руки, когда смотрю на него.

Его рост заслоняет тусклый свет, проникающий через вход в переулок, и он выглядит как генерал, воин.

Или, может быть, он все еще дьявол.

Потому что, несмотря на похоть, сияющую в его пепельных глазах, черты его лица тверды, как гранит, и сверкают обещанием боли.

— Убери руки, Лия.

Я опускаю их на колени, страстно желая, чтобы он взял все под свой контроль. Возможно, мне и нравится такая реакция с его стороны, но я думаю, что мое настоящее удовольствие всегда приходило тогда, когда Адриан полностью владел мной.

Телом.

Сердцем.

И душой.

— Я знаю, что ты писала ему. — говорит он с притворным спокойствием, от которого меня пробирает до костей. — Ты думала, я не узнаю только потому, что ты удалила сообщения?

Я качаю головой и начинаю отодвигаться, чтобы я могла говорить, чтобы я могла объяснить, но Адриан толкает свой член к задней части моего горла. Мой рвотный рефлекс срабатывает, и я хлопаю обеими ладонями по его бедрам.

Мои ногти впиваются в его штаны, но это не останавливает его, когда он слегка отстраняется, прежде чем снова вторгнуться внутрь и держать его там. Он душит меня, лишая воздуха и оставляя висеть на волоске.

— Я позволил этому соскользнуть только для того, чтобы посмотреть, как далеко ты зайдешь, Лия. Как, черт возьми, сильно ты меня предашь.

Я хочу отрицать это, сказать ему, что я считала себя самозванкой, что я ревновала себя к себе, потому что у меня не было его. Потому что я верила, что он любит другую женщину, а не меня.

Однако Адриан не дает мне возможности дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить.

Мои легкие горят от недостатка кислорода, и слезы липнут к векам от того, как он продолжает держать свой член в задней части моего горла.

— Ты тоже позволила ему трахнуть себя в рот? В мой рот?

Я пытаюсь покачать головой, но у меня слишком кружится голова и не хватает воздуха.

Кажется, я сейчас упаду в обморок.

Что я потеряю сознание от того, что меня задушит его член.

Тем не менее, он, наконец, вынимает свою длину, и я задыхаюсь, кашляя, мои легкие болят от напряжения.

— А-Адриан, я… — Прежде чем я успеваю сделать полный глоток воздуха, он снова врывается в меня, безжалостно вращая бедрами, толкаясь до упора.

Даже когда он трахает мое горло, он все еще не полностью в моем рту. Он слишком большой для этого, и его член слишком толстый.

Другой рукой он двумя пальцами сжимает мою челюсть и приподнимает мой подбородок.

— Ты смотрела на него с этими гребаными слезами в глазах?

Я качаю головой, но этот жест едва заметен, когда Адриан входит и выходит из моего рта с безумным ритмом, который выходит из-под контроля. У меня кружится голова, я не могу дышать, и я держусь за его бедро больше для равновесия, чем для чего-либо еще. Я чувствую, что если отпущу его, то упаду.

А может, и хуже.

Мой муж использует мой рот, как будто это его собственный сосуд наказания. Он входит внутрь, держа свой член у основания моего горла, затем вырывается, позволяя мне глотнуть воздуха, прежде чем вернуться назад.

Я не пытаюсь остановить его, когда он использует меня, наказывает и вымещает на мне свой гнев.

Во всяком случае, мои бедра сжимаются каждый раз, когда он конфискует мой воздух. Каждый раз он врывается с непримиримой силой, грубо обращается со мной, забирает у меня то, что хочет.

По моему подбородку стекает слюна, по щекам текут слезы, но я все еще держу рот открытым, когда он вырывается. Я все еще хочу, чтобы он был внутри, даже если у меня болит челюсть.

Однако наказание меня, похоже, не снимает остроты с его свирепых черт. Вместо этого он, кажется, углубляет, усиливает,